Читать онлайн книгу "Город таинственных огней"

Тринадцатая жертва
Максимилиан Борисович Жирнов


Питер Блейк – маньяк-фотограф, приговоренный к смерти. Ему предлагают альтернативу: пройти путь исправления в компьютерном мире – полной симуляции реальности. Питер соглашается и оказывается вовлечен в опасное журналистское расследование взрыва на шахте. Он еще не знает, что его противником в этом длинном и тяжелом приключении будет сам капитализм.

Книга написана в жанре "нуар" с элементами ЛитРПГ и киберпанка. Ее второе название – "Город таинственных огней".





Максимилиан Жирнов

Тринадцатая жертва


And you get what you deserve

When revenge is what you serve

(Ты получил, что заслужил

Если мести ты служил)

The Offspring





Глава 1. Преступление и наказание


Девушка была красива даже сейчас. Размытая тушь почти не портила правильные черты лица, а стянутые в хвост мокрые волосы казались покрытыми густым слоем лака. К шее прилип желтый кленовый лист. Я ждал мольбы о пощаде, жалоб и глупых вопросов «за что?» Но девушка только молча сжимала зубы и кривилась от боли.

Она пыталась ползти, несмотря на пулю в животе. Я размеренно, не отставая и не приближаясь, ступал по размытой дождем кровавой дорожке. Глухие стоны не трогали сердце. В такие минуты оно словно замерзало, превращалось в глыбу льда, неспособную к сочувствию или состраданию. Казалось, в него вонзился осколок зеркала Снежной королевы. Но никогда и никому я в этом бы не признался. Даже себе, пусть я и стал машиной, предназначенной для одной-единственной цели: карать!

Я шагал и шагал, изредка поглядывая назад. Брошенная сумка с продуктами, которые моя жертва, видимо, несла домой, осталась далеко позади и превратилась в размытое пятно. Молоко из простреленной бутылки смешивалось с кровью, расплываясь на асфальте причудливыми узорами. Я расчехлил фотоаппарат – старую пленочную «Лейку М3» со светосильным объективом, и повернул гладкий и холодный курок взвода затвора. Прикинул экспозицию, глянул в глазок видоискателя и нажал на спуск. Камера щелкнула. Великолепный кадр для моей коллекции. Такого сочетания цветов у меня еще нет.

В конце концов силы покинули раненую. Она вытянулась, повернула голову и, вздрагивая, посмотрела мне в глаза. Я остановился, убрал камеру и достал пистолет. Палец замер на спусковом крючке.

Вдруг парк залил яркий, ослепительный свет и громогласный, стократно усиленный мегафоном голос проревел:

– Вы окружены! Сдавайтесь! Бросайте оружие и повернитесь лицом ко мне с поднятыми руками! Или я открываю огонь на поражение!

Ледяная волна безразличия и жестокости отхлынула, обнажив беззащитную душу. Я облегченно вздохнул: наконец-то полицейские выполнили свою работу. Долго же они тянули кота за хвост. Что ж, пора и честь знать, как говорится. Я и без того чувствовал себя сошедшим с рельсов поездом. Слишком тяжелой оказалась ноша справедливого мстителя.

– Считаю до трех! – голос эхом прокатился среди деревьев. – Раз! Два! Т…

Больше медлить было нельзя. Я осторожно положил пистолет, поднял руки и обернулся лицом к сияющим прожекторам. Меня сбили с ног, скрутили и потащили в машину. А вдалеке, со стороны городских улиц, послышался вой сирен «Скорой помощи». Что ж. Живи, неверная красотка, сегодня твой день!

Полицейские сели по сторонам от меня. Боятся, что сбегу? Но я не собирался этого делать. Только в кино или в криминальных романах преступник убегает от слуг закона и долго скрывается, пока сыщики вновь не выйдут на его след. Мне же некуда было идти.

Старший наряда – усталый, мрачный мужчина с погонами сержанта ткнул меня пистолетом в бок:

– Счастье твое, что сейчас не Средневековье. Иначе я бы вытянул из тебя жилы! С превеликим удовольствием. Тебе же нравится убивать, да?

Я не стал читать ему лекцию о нравах былых времен. О том, что феодал мог запросто погреть ноги в распоротом животе любой крестьянской девушки, а уж право первой ночи и вовсе не обсуждалось. Я просто ответил:

– Нет.

– Что ты сказал? – вытаращился полисмен.

– Убийство не доставляет мне удовольствия. Где вы видели могильщика, которому нравится ковырять мерзлую землю?

Сержант убрал пистолет, откашлялся и коротко приказал:

– В управление!

Машина покатила по улицам города. Огни домов прощально проплывали за стеклом, забранным стальной решеткой. Для меня начиналась длинная череда допросов, следственных экспериментов и судебных заседаний.

***

Адвоката я запомнил хорошо. Его звали Солли Левин и этот грузный мужчина, вопреки принятому у коллег дресс-коду, носил нелепую красную рубашку и джинсы. Правда, на слушания он всегда приходил в дорогом костюме.

Каверзные вопросы адвоката ставили меня в тупик. Однажды, наедине, он спросил, почему я убивал свои жертвы только из пистолета и никогда не использовал нож или дубинку.

– Не знаю, – честно ответил я. – Просто пистолет мне попался на войне. Случайность?

Солли пронзил меня острым, как стилет, взглядом светлых лучистых глаз:

– Это ложь. Твоя душа закрыта. Распахни ее и ты найдешь ответы, о которых и сам не подозревал.

Я честно попробовал покопаться в себе, потом неуверенно произнес:

– Может быть, потому что для ножа нужен близкий, личный, если можно так выразиться, контакт? Пистолет же… это как бы и не я вовсе. Достаточно всего лишь нажать на спусковой крючок, остальное сделает пуля. Когда я на войне отложил камеру и взялся за пулемет, меня не мучила совесть. Но смог бы я пронзить врага кинжалом? Сомневаюсь.

– Именно этого ответа я и ждал. Значит, ты не так безнадежен, как думают о тебе другие. Даже несмотря на то, что ты убил двенадцать девушек.

– Двенадцать с половиной, – поправил я. – Тринадцатую не добил. Двенадцать грязных потаскух, которые развлекались на стороне, в то время как их мужья или парни отдали на войне свои жизни. Такие твари, паразиты не имеют права на существование. Они заслужили смерть. Мне нужно было восстановить справедливость.

– Значит, двенадцать с половиной девушек, – теперь Солли не смотрел в мою сторону. Стало немного легче. – То, что ты взял на себя обязанности палача – это не так плохо, как кажется. К сожалению, ты взял на себя обязанности судьи – а это куда страшнее. Именно судья в ответе за приговор. Впрочем, моральные оправдания – вопрос философский. Психиатрия сейчас меня интересует куда больше. Ты в курсе, что экспертиза признала тебя вменяемым и дееспособным?

– Да, слышал краем уха. Мне некогда думать о себе. Я же от книг не отрываюсь – в тюрьме неплохой библиотечный фонд. Никогда столько не читал, если честно. Я ведь журналист, вернее, фотограф. Был. До того, как…

Я умолк. Перед глазами вновь пронеслись призраки далекой войны: изуродованное взрывом тело друга, его последнее письмо девушке, танковая атака, переламывающиеся пополам фигурки под огнем пулемета. Я снова ощутил пальцами холодную, рубчатую гашетку и вдавил ее до упора. Враги повалились на землю, точно сбитые кегли… Солли выждал минуту, а когда меня отпустило, невозмутимо сказал:

– Почему вы до сих пор снимаете на пленку? Цифровая техника гораздо удобнее. Где вы ее обрабатываете? Все пункты проявки давно закрыты.

– Сам. Все сам. Реактивы пока еще продают. Понимаете, цифра – это мертвая картинка, а изображение с пленки получается живое, воздушное. Эти цвета, зерно не получится имитировать… впрочем, вы все равно не поймете. К тому же пленка – это как охота с однозарядным ружьем. Один выстрел – один кадр. Наконец пленочная камера будет работать всегда, а у цифровой в самый ответственный момент может разрядиться батарейка.

Адвокат зачем-то заглянул под стол, покосился на охранника и вдруг спросил:

– Прокурор настаивает на смертном приговоре. Не страшно?

– Страшно, – подтвердил я и тут же, не без доли пафоса, добавил: – Немного. Десятки парней, намного лучше и достойнее меня, сложили в пустыне головы. Почему я должен жить?

Солли раскрыл папку и покопался в бумагах:

– Чувство вины, агрессия, аффективная уплощенность – проявления посттравматического стрессового расстройства. Попробуем сыграть на этом.

Мы говорили долго. Мне показалось, что адвокат остался довольным нашей беседой – во всяком случае, он сказал, чтобы я надеялся.

План Солли не сработал. Ему так и не удалось смягчить приговор. На последнем заседании я все испортил.

После того, как прокурор и адвокат умолкли, и оставили меня в покое, судья, мрачный старик в черной мантии, ударил молотком по столу:

– Подсудимый Питер Блейк, встаньте! Вам предоставляется последнее слово!

Я подскочил, словно скамью облили кислотой:

– Да мне, собственно, нечего сказать.

– Вы отказываетесь от последнего слова?

Я обвел взглядом зал суда. Присяжные, зал, даже художник, который рисовал наброски для прессы, все пристально смотрели на меня. Кто с интересом, кто снисходительно, а кто и с неприкрытой злобой. Таких разных взглядов мне никогда не доводилось видеть.

– Да… Э… Нет. Знаете, я считаю, что сделал все правильно, – в зале послышался возмущенный ропот. Кто-то негромко ахнул. – Нельзя развлекаться с другим, когда тот, кто тебя любит, в любую минуту может поймать пулю. Так что…

Я поперхнулся словами. Солли, не отрываясь, смотрел прямо на меня и только не скрежетал зубами. Его обычно добродушное лицо казалось маской злого духа. Да, с такой речью трудно завоевать расположение судьи и присяжных.

Тогда я просто сказал:

– И все же мне очень жаль. Мне действительно жаль. Прошу прощения у всех, кому вольно или невольно причинил боль. Боюсь, вы меня никогда не поймете. У меня все… нет, подождите! Солли, спасибо вам за камеру-одиночку. Не знаю, как бы я поладил с другими заключенными.

Присяжные удалились на совещание. Когда они вернулись, старшина зачитал вердикт. Подсудимого, то есть, меня, признали виновным по всем пунктам. Наконец судья ударил молотком по столу и задал последний вопрос:

– Господа присяжные! Прошу вас ответить, заслуживает ли подсудимый снисхождения?

Несколько минут старшина колебался. Видимо, этот вопрос вызвал серьезные споры среди коллегии. Потом главный присяжный вытер лоб платком и произнес:

– Нет, не заслуживает!

– Ваше право! – важно сказал судья. – Подсудимый, встаньте! Оглашается приговор: виновен, к смерти! Как только решение суда вступит в силу, вы будете подвешены за шею, пока не умрете! И да смилостивится Господь над вашей душой!

Я был готов к такому исходу дела. И все же ноги у меня подкосились – трудно принять то, что в ближайшем времени тебя не станет. Но от способа казни у меня по телу словно пробежал электрический разряд. Я поднял руку. Вопреки регламенту, судья разрешил мне говорить.

– Можно мне… новый способ… Смертельный укол? Или хотя бы газовую камеру? – пролепетал я.

Судья ударил молотком по столу:

– Из милосердия суд удовлетворяет просьбу осужденного! Вам будет введен яд. Заседание закрыто!


Глава 2. Эксперимент

Они явились в переговорную за день до того, как меня из следственного изолятора должны были отправить по этапу в тюрьму строгого режима – на казнь. Признаюсь честно, никогда не думал, что настолько странные люди могут существовать в реальности.

Мужчина был суров. Крепко сбитый, коренастый, с выдающейся вперед волевой челюстью, он походил на полковника с тридцатилетней выслугой. Незнакомец то и дело приглаживал подернутые ранней сединой волосы и морщился, когда находил непокорную прядь. Наверное, у него и в жизни все разложено по полочкам и расставлено по своим, строго определенным местам.

Женщина, в отличие от своего спутника, казалась верхом разгильдяйства. Серая клетчатая юбка до колен и бирюзовая блузка с аляповатыми блестками совершенно не сочетались друг с другом. Лицо, обрамленное фиолетовым каре, казалось неправильным и некрасивым. Лишь когда я мысленно стер густые тени, румяна и яркую помаду с губ, понял, что на самом деле оно довольно миловидное. Вот что значит привычка фотографа видеть истинную картину. И вдруг я понял, осознал, что когда-то уже видел эту неординарную даму, вернее, девушку, но память дала сбой. Да и мои собеседники не оставили времени подумать.

– Леонард Граф. Технический директор, – четко и уверенно представился мужчина.

– Нелли Смит, ведущий инженер-программист, – женщина произнесла свое и должность имя приятным голосом, от которого у меня по спине пробежали мурашки. – Вы – Питер Блейк?

Зачем она это спросила? Можно подумать, в переговорную могли привести кого-то еще.

– Привет, Леонард, – ответил я. – Очень хотелось бы, чтобы я сейчас был бы кем-то другим. Например, тем, кто на сон грядущий решил глянуть криминальный сериал. Но, к сожалению, я – Питер Блад… то есть, Блейк. Собственной персоной.

– Со мной вы не поздороваетесь? – притворно вздохнула Нелли.

– Мне не жалко. Здравствуйте. Вы так говорите, словно вас должен знать каждый гражданин страны.

– Должен, – важно подтвердил Леонард. – О нашем проекте часто говорят по телевидению.

– Неужели вы не смотрите ящик? – Нелли, кажется, удивилась.

– У меня и глаз-то нет.

– Простите? – воскликнули оба.

Жаль, я не курю. Здесь стоило бы сделать эффектную, даже театральную паузу на пару-тройку затяжек.

– Шутка. Может, перейдем к делу? Скоро обед, между прочим. Так что вам от меня нужно? Вряд ли вы явились в это почтенное заведение, чтобы обсудить мои проблемы со зрением.

– В том числе и для этого, если что-то не выявил медосмотр, – совершенно серьезно сказал Леонард. – Мы хотим предложить вам, Блейк, принять участие в эксперименте. В случае успеха вам полагается амнистия.

– Будете испытывать новое снадобье от чумы? Или ставить опыты по выживанию в ледяной воде? Может, проверять болевой порог?

– Ничего подобного. Вы всего лишь испытаете компьютерную игру. Реалистичную, неотличимую от жизни.

– Как в «Матрице»? – вспомнил я знаменитый фильм.

Нелли засмеялась. В переговорной словно зазвенел колокольчик.

– Простите, – сказала она. – Вы не понимаете… «Матрица» – прошлый век. Даже позапрошлый. В самой ее идее множество крупных косяков, не говоря о мелких недочетах. А у нас – полная симуляция.

– Вам придется забыть о том, что вы – в игре. Просто жить обычной жизнью, – подхватил Леонард. – Но две условности все же будут.

Вечер переставал быть томным.

– Какие же? – я подался вперед, стараясь уловить каждое слово моих собеседников.

Леонард, напротив, откинулся на спинку стула:

– Любые конфликты вам придется решать, избегая по возможности насилия. За каждое проявление агрессии, угрозы, силы, вам будут начисляться штрафные баллы. За решение конфликта мирным путем баллы будут списываться. Правда, вам их не покажут.

– И в чем тогда смысл?

– Это есть терапия. Вам придется постоянно осаживать себя, искать альтернативные варианты. К примеру, вы идете по улице и видите, что преступник насилует девушку. Самый худший вариант – вступить с ним в схватку. Лучший вариант – вежливо уговорить его оставить жертву в покое.

– А если он не согласится?

– Это зависит от вас. Как сумеете. Но, конечно, таких примитивных задач система не будет вам задавать.

Разговор начал меня утомлять. Я почесал нос, чихнул и спросил:

– А просто уйти и не вмешиваться можно?

– Вполне. Если совесть позволит. Никто не мешает вам жить обычной жизнью обывателя и потихоньку исправляться. Но давайте я расскажу вам о второй условности. У вас всегда будет с собой пистолет. Потерять его вы не можете ни при каких обстоятельствах, разве что попадете в местную тюрьму. Это ваше искушение. Придется вам, Блейк, искать способ добиваться поставленной цели одним лишь добрым словом.

Все сказанное инженером казалось на редкость странным. При других обстоятельствах я бы всеми силами постарался не влезать в развлечения вроде тех, что предлагал мне Леонард. Но какой выбор у меня был сейчас? Риторический вопрос. И все же меня мучили сомнения.

– А что будет с моим настоящим, физическим телом? – выпалил я.

Нелли положила на стол ярко-красную папку и щелкнула застежкой:

– Останется в целости и сохранности. Не переживайте за него. Мы несем за него полную ответственность.

– Материальную? – шутка вышла плоской.

– Если с вашим телом что-то случится до окончания игры, нас будут судить за убийство или причинение вреда здоровью. Таковы условия контракта, – без улыбки ответила Нелли.

– Но меня могут убить прямо там… Что тогда?

– Отрицательная концовка? Тогда ваше тело умрет – мозг прикажет ему умереть. Это оговаривается отдельным пунктом. Если вы согласны, просто подпишите договор. Прочтите внимательно, мы не торопим. Хотите, оставим копию. Завтра продолжим.

Я не стал тянуть время. Но и торопиться тоже. Сначала бегло пролистал бумаги, потом внимательно изучил все пункты. Все прозрачно и понятно. Правда, никаких деталей в документе я не нашел – только общие, если можно так выразиться, постулаты. Впрочем, подробное описание того, что меня ожидало, заняло бы несколько томов. В конце концов я решил, что ничего не теряю и поставил закорючки под отпечатанными листами.

– Готово! Что теперь? Меня поместят в капсулу, просверлят череп и опутают проводами?

– О, нет! Сейчас нет необходимости в таком варварстве. Все происходит дистанционно, бесконтактно, – Нелли закрыла папку. – Вы и не заметите, как окажетесь в игре. Во всех смыслах. Пока, мой новый друг!

Леонард поднялся, давая понять, что разговор окончен:

– До свидания, Блейк. Мы увидимся, когда вы пройдете весь путь. Надеюсь, что пройдете. Повторю еще раз: забудьте о том, что вы в компьютере. Относитесь ко всему, как если бы оно происходило на самом деле.

Охранники отвели меня в камеру – к ужину я безнадежно опоздал. Лязгнул засов на стальной двери, и я вновь очутился в своем жилище – выбеленной «одиночке» двенадцать на шесть футов. Потом открылось окошко и вертухай с выражением ненависти и отвращения на бульдожьем лице почти вбросил внутрь поднос с галетами и кружкой дымящегося кофе. Я наслаждался едой несколько минут – кто знает, может, это последняя трапеза здесь, в реальности?

Как только я поставил на поднос пустую кружку, лампа под потолком моргнула и погасла. Остался лишь синий ночной свет. Сон навалился сразу, словно я выпил десять таблеток димедрола. Меня сморила тяжелая, полная кошмаров дрема. А под утро, когда из окошка в стене забрезжил слабый серый свет, я подскочил в холодном поту. Я же забыл спросить, сколько будет длиться игра!


Глава 3. Пустая тюрьма

Завтрак так и не принесли. В гостинице или кемпинге меня бы это не насторожило – мало ли что произошло у поваров. Но в следственном изоляторе, где даже чихают по расписанию, подобный казус – повод серьезно задуматься о ближайшем будущем. У меня же был повод и вовсе наложить в штаны.

Обычно из-за двери, несмотря на ее толщину, слышались переговоры и шаги охранников, лязг ключей и отрывистые команды, когда очередного узника уводили на допрос или свидание. Но сейчас из коридора не доносилось ни звука: словно все человечество спустилось в бомбоубежище, а обо мне в суматохе забыли.

Я поднялся с постели. Голова кружилась, и я тут же упал обратно на койку. Снова я провалился в сон. Что же мне подмешали в кофе?

Когда я проснулся во второй раз, в окошко ярко светило солнце. Наверное, пора обедать. Но никто так и не появился. Мертвая тишина оставалась моим спутником. Меня что, решили уморить голодом?

Кое-как я доплелся до двери и с силой врезал кулаком. К моему искреннему изумлению, она скрипнула и отворилась.

– Эй! Есть кто живой?

Мой собственный голос эхом прокатился по коридору. Но в ответ не раздалось ни единого звука. Тогда я на прощание обвел взглядом камеру, которая целый год служила мне пусть и не очень уютным, но все же домом и осторожно поплелся вперед.

На всякий случай я заглянул в соседние камеры – они оказались не заперты. Но внутри было совершенно пусто. Не хватало лишь толстого слоя пыли на полу и койках.

Решетка у выхода из тюремного блока открылась так же легко, как и камеры. Зато выход в хозблок оказался забаррикадирован досками, прибитыми крест-накрест. Голыми руками даже не стоило с ними сражаться. Все равно они победят. Вот против лома, как известно, приема нет.

Тогда я поднялся по лестнице на второй этаж – первая дверь вела в уборную для охранников. Здесь, вместо светодиодных ламп, почему-то горели газоразрядные трубки дневного света. Басовито гудел дроссель.

Я заглянул в зеркало, но в мутном стекле увидел только размытый силуэт и белое пятно вместо лица. Зато при виде капелек воды на стене рот наполнился сухой горечью, а язык превратился в шершавый кусок наждачной бумаги. Я с опаской повернул кран. Он захрипел, а через секунду в раковину с шумом ударила струя воды. С минуту я жадно хлебал, прищелкивая языком. Никогда еще самое вкусное пиво не доставляло мне столько удовольствия! Но все же лучше никогда не испытывать наслаждения от обычной воды, зато всегда вдоволь ее иметь.

Потом я набрел на кабинет с позолоченной вывеской «Начальник тюрьмы «Оуэн А. Н.» Полированный стол из красного дерева, несгораемый сейф, кожаный диван да шкаф для одежды – пристанище человека, от которого зависели судьбы и заключенных, и охраны, на первый взгляд выглядело вполне обыденно. Если, конечно, не считать роскошного ковра на полу. Вот только на столе место компьютера занимала пишущая машинка «Ундервуд», а на специальной подставке покоились селектор и черный эбонитовый телефон с диском для набора номера. Такие аппараты перестали производить больше полувека назад.

В шкафу нашлись старомодные брюки, пиджак, куртка, шляпа и темно-оливковый плащ. В обувнице валялись армейские ботинки. Этакий стиль детектива из фильмов жанра нуар. Воровать, конечно, нехорошо, но не разгуливать же по улицам в желтой тюремной робе? Я торопливо переоделся. Все это богатство оказалось чуть великовато для такого задохлика, как я, но дареному, вернее, краденому коню в зубы не смотрят.

Когда я открыл ящик стола, меня ждал сюрприз. Внутри лежал пистолет в кожаной кобуре. Только не тот армейский монстр, которым я убивал неверных жен и невест, а компактный, плоский. Таким пользуются сыщики, частные детективы и правительственные агенты. На затворе был выгравирован рыцарь с копьем наперевес. На рукоятке читалась надпись «Баярд». С минуту я колебался, но все же страсть к оружию победила. Пистолет занял почетное место под мышкой.

Оглушительная трель звонка прокатилась по кабинету. Я инстинктивно поднял трубку:

– Да?

– Кто это? – медленно спросил низкий мужской голос, от которого по спине побежали мурашки. – Блейк? Поищите в нагрудном кармане. И загляните в хозблок.

– Но там заперто!

– Я свяжусь с вами позже, – раздался щелчок и короткие гудки.

Я остался стоять неподвижно, словно парализованный. Потом положил трубку на рычаг, осторожно, точно боясь обжечься, сунул руку в карман и достал запаянную в пластик карточку – удостоверение личности. Мое удостоверение личности. Все, как положено: с фотографией, идентификационным номером и печатью полицейского управления. Интересно, кто это такой заботливый?

Но этот вопрос я, естественно, отложил на потом. В кабинете начальника ничего полезного не оказалось, а вот в раздевалке охраны я отыскал небольшую монтировку с надетой на рукоятку красной трубкой. Почтенные квартирные воры именуют этот полезный прибор фомкой.

Теперь я был вооружен! Мне были не страшны ни железные скобы, ни вбитые в дверной косяк гвозди. Да что там гвозди! Я легко мог вынести и всю дверь!

Я спустился на первый этаж и ломом сорвал доски. Они с грохотом упали к моим ногам. Дверь не открылась. Я подергал за ручку, но она так и не подалась. Наверное, заржавели петли. Тогда я просунул монтировку между створкой и косяком и надавил. Медленно, со скрежетом, дверь отворилась дюймов на пятнадцать. Достаточно, чтобы проскользнуть внутрь. В лицо пахнуло плесенью и сыростью.

Осторожно, чтобы не порвать и не запачкать одежду, я протиснулся внутрь. Тусклый свет просачивался сквозь зарешеченные окошки под потолком. Очертания котлов высотой в рост человека угадывалось в полумраке. В углу белели раковины для мытья продуктов. Вдоль стен были расставлены столы для разделки мяса и резки овощей. Вот только ножи кто-то предусмотрительно прикарманил: я тщательно осмотрел подставки, но не нашел даже обломков лезвий. Впрочем, на случай разных неожиданностей мне хватит монтировки и пистолета.

Понемногу я добрался до склада провизии, но на полках холодильных камер, кроме давно забытого кем-то фонарика, ничего не было. Жаль: у меня уже ощутимо сосало под ложечкой. Я же со вчерашнего дня ничего не ел. Фонарь же, к моему удивлению, работал, старые батарейки давали ток: когда я нажал кнопку, желтый луч рассеял сумрак.

В стене зиял темный провал – грузовой подъемник. Защитные створки были сорваны. Я нажал на кнопку. Взвыл электромотор и клеть пошла вниз.

Я заглянул в черное устье шахты, и мне показалось, будто я слышу далекий плеск волн.


Глава 4. Перевозчик

Разумеется, я не полез в лифт: не хватало еще свернуть шею в самом начале увлекательного путешествия. К счастью, за очередной дверью я отыскал изъеденную ржавчиной винтовую лестницу – очевидно, служебную. Когда-то ей пользовались механики, которые обслуживали подъемник.

Гулко ступая по металлическим ступеням, я начал спуск в неизвестность. Ржавый металл прогибался и скрежетал, а ведь я далеко не толстяк: когда-то подруга в шутку грозилась придавить меня своей пышной грудью. Где-то на середине лестница стала ходить ходуном. Что есть силы, я бросился обратно, наверх. Но было поздно.

Зыбкая опора ушла из-под ног. Дыхание перехватило. Медленно, как во сне, проплыла вентиляционная решетка. Я полетел вниз и тут же сильный удар чуть не вышиб из меня дух. Вокруг с грохотом сыпались обломки. Кусок изогнутой трубы – наверное, от перил, воткнулся в дюйме от моей головы. Последней мне на живот свалилась рифленая железка – часть ступеньки. К счастью, она упала плашмя, а не острым краем, иначе я стал бы похож на самурая после совершения обряда сеппуку.

С минуту я корчился, не в силах вдохнуть. Потом смог кое-как повернуться на бок и втянул в себя воздух. А когда я подобрал уцелевший фонарь, то возблагодарил самую обычную человеческую лень. Наверное, человеку, который бросал под лестницу старое тряпье, неоднократно ставили на вид его разгильдяйство. Но вдруг мне стало не до моего благодетеля.

В луче фонаря сверкнули огромные глаза. На меня надвигалась высокая темная фигура. Я схватил монтировку…

– Полегче, друг ученых! – выкрикнул незнакомец. – Я не охранник и не полицейский!

Теперь я разглядел, что «чудовище» носит очки с толстыми линзами. Они и напугали меня до полусмерти, а, вернее, почти до смерти. Потому что уже был наполовину мертв после эффектного падения.

– Ты кто? – выдохнул я.

– Оскар Формен! – гордо сказал пришелец. – Смотритель тюрьмы и перевозчик.

Он осмотрел меня, потом повернул на бок и задрал одежду. Провел по ребрам пальцами, тонкими и нежными, как у музыканта и не без ехидства в голосе пробормотал:

– Спина, как слива. Ребра вроде целы, а что там внутри… надеюсь, не свежая отбивная. Да, друг, задал ты мне хлопот! Теперь попробуй, собери обратно все, что ты уронил. Встать можешь?

Оскар помог мне подняться. Теперь я разглядел изрезанное морщинами лицо с бородкой клинышком. Правда, вместо благодарности простонал своему спасителю в лицо:

– Ты, волосатая обезьяна! Подумай, тебе бы понравилось быть на моем месте?

– Повежливее, друг. Я с тобой не пил на брудершафт в баре у старого Патрика. Но ты прав. Я мог бы сверзиться вместо тебя. Так что я в некотором смысле у тебя в долгу.

Формен подал мне руку. Опираясь на нее, я кое-как проковылял через широкий проход с уложенными в нем рельсами. В конце концов мы выбрались на подземную пристань – пещеру, оборудованную для погрузки и разгрузки небольших судов. Море плескалось в борт старого грузового катера с большой трубой. Краска на палубной надстройке отвалилась большими кусками, обнажив ярко-красные пятна грунтовки. «Аделина» – прочитал я на корме имя корабля.

– Кто это – Аделина? – вырвалось у меня.

– Давай, вперед! – Оскар подтолкнул к прорубленному в скале ярко освещенному окну. – Меньше знаешь – крепче спишь!

Мы вошли в самый настоящий подземный дом. Короткий коридор соединял прихожую с кухней и двумя просторными комнатами. Голова пошла кругом от запаха жареного картофеля с мясом. Я вытер рот ладонью.

Оскар помог мне снять ботинки и плащ, и уложил меня на кровать. У изголовья на тумбочке стоял телефонный аппарат.

– Когда-то здесь был пост охраны, – пояснил Формен. – А как тюрьму законсервировали, остался только смотритель. Нетрудно догадаться, что это я.

– Так это ты… вы звонили мне по телефону?

– С чего это? Ты мне на голову свалился, друг! Я тебя впервые вижу!

Я откинулся на подушку. В глаза хотелось вставить спички, но колики в желудке были куда сильнее. Я чувствовал себя студентом, который разрывался между двумя противоречивыми желаниями: набить брюхо или послать весь мир подальше и вырубиться.

– Фу ты, черт! – Формен неопределенно махнул рукой. – Совсем забыл! Сейчас сооружу пожрать.

Он словно прочитал мои мысли. Впрочем, наверное, страдальческое выражение на моем лице говорило само за себя.

Оскар выскочил из комнаты. Через минуту он вернулся с большой сковородкой, которую он осторожно, через тряпку, держал в руках. Формен снял крышку. Я не заставил себя ждать и тут же набросился на дымящееся жаркое.

– Сегодня отоспишься, а завтра я отвезу тебя в Хазард, – сказал Оскар.

Впервые за все время прозвучало название места, где мне предстояло прожить целую эпоху. Возможно, и остаток жизни. Хазард означает риск, опасность. По мне не очень подходящее название для тихого и мирного города. Значит…

Оскар не дал мне долго раздумывать.

– Разумеется, не бесплатно, – добавил он.

Я едва не подавился куском мяса. Формен хотел хлопнуть меня по спине, но вспомнил, что я только что измерил ей высоту лестницы.

– Вот что значит жадность, – печально сказал смотритель.

– К сожалению те, кто меня сюда отправил, не наполнили карманы пиджака чеканной монетой.

– У тебя есть кое-что еще.

Рука сама потянулась к «Баярду». Отдать оружие? Никогда!

– Эту игрушку оставь себе! – остановил меня Оскар. – А вот монтировку я заберу. Это мое, да не помню, где я ее потерял.

Я наконец набил брюхо. Оскар подал мне чашку жидкого шоколада и бутерброды. Где он все это раздобыл? Вроде склады здесь пустые.

– По рукам! – пробурчал я, прихлебывая горячий напиток. – Но оплата только на том берегу. По факту доставки, так сказать.

– Друг ученых, мне ничего не мешает огреть тебя по тыкве, отобрать монтировку, несмотря на пушку в кармане, и отправить в свободное плавание по морям и океанам. Да не хочу повышать градус зла – его и так в мире слишком много. Поэтому будем считать, что я согласен.

Формен укрыл меня теплым одеялом. Я больше не мог думать о том, что меня ждет. Глаза слипались. «Прошлое – забыто, будущее – закрыто, настоящее – даровано» – прошептал я перед тем, как сон окончательно сморил меня.


Глава 5. Прибытие

Ранним утром я поднялся на мостик старого катера. Формен отдал швартовы и встал за штурвал.

– Нажми-ка вон ту кнопочку с надписью «стартер», – приказал перевозчик.

Я повиновался. Двигатель заскрежетал и чихнул. Из трубы вырвался клуб черного дыма. В воздухе запахло смесью масла и сгоревшей солярки.

– Еще раз! Наверное, форсунки забились!

Я повторил. Двигатель прочихался и дробно зарокотал. Палуба задрожала под ногами.

– Машина ход! – буркнул себе под нос Формен и повернул ручку телеграфа.

Винты вспенили воду за кормой. Катер медленно направился к выходу из подземной бухты. Нос развернулся туда, где светлел яркий прямоугольник. Как только мы прошли ворота, я едва не вскочил на приборную панель. Моим глазам предстал Хазард.

Отсюда, с расстояния в десять миль, город напоминал поставленный на ребро треугольник. Посередине царапали тучи небоскребы – их верхушки то и дело исчезали в низких облаках. По обеим сторонам от гигантов толпились многоэтажки спальных районов. В сравнении с этими человеческими муравейниками одно- и двухэтажные домики пригородов казались жилищами пигмеев. То тут, то там пачкали небо заводские трубы. Похоже, фильтры не справлялись с нагрузкой. Но сейчас меня занимали другие, насущные, вопросы.

– Оскар! – я попытался перекричать рев дизеля. – Почему в костюме начальника тюрьмы оказалось мое удостоверение?

– Потому что так положено! Ты обыватель – первый уровень! Можешь остаться на нем, можешь расти, а можешь и скатиться вниз.

– Вниз? Это как?

– Дойти, к примеру, до бродяги или нищего. Ступить на преступную дорожку. Все зависит только от тебя.

– По-моему, я уже бродяга. У меня нет ни жилья, ни работы. Хоть живи на улице и ходи с протянутой рукой!

С минуту Формен молчал. Волна подбросила катер. Дизель чихнул.

– Похоже, у нас проблемы! – выкрикнул перевозчик. – Заплати мне сейчас. Гони монтировку!

– Вот еще. Только по прибытию. Уговор дороже денег!

Формен злобно сверкнул глазами, вернее, очками, но промолчал. Катер продолжал содрогаться от ударов волн. Они прекратились только когда мы подошли совсем близко к порту.

На нашем пути оказался сухогруз. Его прямой, вертикальный нос вспарывал океан. Таких форштевней не делают уже много лет – при столкновении они пробивают борт от верхней палубы до днища. Но зато такое судно занимает меньше места в гавани, а, значит, плата за стоянку несколько ниже.

Катер легко обошел гиганта и проскользнул к причальной стенке. Выкрашенные в красный цвет ноги портальных кранов росли на глазах. Неожиданно Формен дал самый полный ход вперед. Я еле устоял на ногах. Когда же мне показалось, что мы вот-вот врежемся в причал и пойдем на дно под восхищенные аплодисменты докеров, Формен переложил руль и поставил телеграф в положение «полный назад» и «стоп». Катер развернулся и мягко ткнулся бортом в кранцы. Водяной вал хлынул на пристань, смывая все на своем пути. Формен заглушил дизель, выскочил на палубу и ловко набросил швартов на сверкающий сталью кнехт.

– А? Каково? – выкрикнул морской лихач. – Вот это шик! Всю стенку залил!

Я спустился к нему и протянул монтировку:

– Держите. Это ваше.

– Погоди, – Формен вырвал из блокнота два листка. На одном черкнул несколько слов, на другом написал «Парк-Лейн 427». – Зайди по этому адресу, скажи, что от меня и передай записку старине Ольсену. Он поможет… чем сможет, конечно. Не благодари и не прощайся: ты еще пригодишься. Я в этом уверен.

Плохо это или хорошо? Кто знает. В любом случае, не стоило задерживать Формена. Я, как заправский матрос, вскарабкался по штормтрапу на стенку и вдоль железнодорожных путей направился туда, где торчал шпиль портовой администрации. Желтое старинное здание с куполами и антеннами на крыше, наверное, видело еще чайные клиперы и пятимачтовые барки. Я распахнул дубовую дверь и вошел внутрь. Массивная створка чувствительно пнула меня под зад.

– Здравствуйте! – вежливо сказал я усталой девушке-администратору за стойкой. – Не подскажете, как добраться до Парк-Лейн 427?

Она вымученно ответила вопросом на вопрос:

– Вы здесь недавно?

– Только что приехал.

– Странно. В расписании нет никаких пассажирских судов. Ну да это не мое дело. Теперь слушайте меня внимательно. То, что вам нужно, находится в другом конце города. У выхода из порта – конечная остановка трамвая. Вам нужен трамвай номер четыре. Он идет прямо по Парк-Авеню – это главная улица города, если не считать Уотер-Стрит и Сентрал-Стрит. Но они тянутся вдоль побережья и не такие длинные. Ехать долго – сначала проедете историческую ратушу, потом молл. Следующая остановка будет на перекрестке – это и есть Парк-Лейн. А там разберетесь.

Верный профессиональной привычке, я ощупал собеседницу взглядом. Чуть приплюснутые, как бы стертые кончики тонких пальцев – видно, что она много работает на пишущей машинке. Вытянутое миловидное лицо, тонкие губы, острый нос с горбинкой. Темные круги вокруг чуть припухших глаз, словно она мало спала или много плакала.

– Вы всех так раздеваете взглядом? – спросила девушка.

– Профессиональная привычка, Джанет Остин, – я поднял с пола табличку с именем и поставил ее на стол.

– Сыщик?

– Всего лишь скромный фотограф. Питер Блад… то есть, Блейк. Может, зайдем в ресторан, выпьем за встречу?

– Я не знакомлюсь, – сухо отшила меня Джанет. – У меня есть друг, он сейчас в армии. Вы, наверное, торопитесь, мистер Блейк? Давайте ваше удостоверение личности. Я выпишу разовый пропуск на выход.

Она быстро заполнила бланк. Я послал девушке воздушный поцелуй и покинул администрацию порта. Впрочем, я и не рассчитывал на взаимность: все равно оплачивать ресторан пришлось бы самой мисс Остин.

Пока я мило беседовал с Джанет, пошел дождь. Капли выбивали пузыри в лужах. Они лопались, не оставляя на зеркальной поверхности ни следа. Раздался пронзительный гудок и по рельсам прогрохотал тепловоз с десятком крытых вагонов. Порт жил размеренной жизнью и никому, казалось, не было дела до какого-то пришельца, сбежавшего из тюрьмы.

К воротам вела ровная асфальтовая дорога. Охранник наколол мой пропуск на длинную иглу и открыл турникет. Я неспешно прошел по аллее и оказался на площади у трамвайного кольца. Над ним, словно могучие горные вершины, нависали громады небоскребов.

Тут и там сновали автомобили – красные, синие, желтые. Плоские и широкие седаны, солидные пикапы, юркие малолитражки. Фыркнув дизельным выхлопом, проплыл тягач с трехосным полуприцепом. От бесконечной кутерьмы вездесущих машин закружилась голова. Слишком много времени я провел в неуютном одиночестве тюремной камеры. Отвык от обычной городской суеты.

Скрежеща колесами на повороте, к остановке подкатил ярко-красный трамвай с одной-единственной фарой под кабиной вагоновожатого. В окошке над ветровым стеклом я разглядел цифру «четыре». Значит, это мой трамвай. Что ж, после дискового телефона и газоразрядных ламп меня уже ничто не могло удивить.

Зашипел воздух, лязгнули и отворились сдвоенные двери. Я вскочил на подножку и вошел внутрь. Трамвай, покачиваясь, покатил по Парк-Авеню.

Седой мужчина в форменной фуражке выжидающе смотрел на меня в буквальном смысле свысока – с места кондуктора. На всякий случай я пошарил в карманах – разумеется, денег в них не оказалось. Сомневаюсь, что в местных трамваях можно расплатиться патронами для пистолета.

– Простите, я потерял кошелек. У меня нет денег. Ни цента.

– Сожалею, но вынужден просить вас покинуть вагон на ближайшей остановке.

Я не мог сопротивляться этому холодно-вежливому, не терпящему возражений тону. Но все же попытался оправдаться:

– Я потерял бумажник. Еду на собеседование на работу. Может, как-то договоримся?

– Правила едины для всех. Пожалуйста, оплатите проезд или выходите, – все тем же спокойным голосом продолжал кондуктор.

Похоже, мне все-таки придется идти пешком.

На плечо опустилась чья-то рука. Я обернулся: простецкий парень в рабочем костюме дарил всему миру искреннюю, радостную улыбку. И мне захотелось улыбнуться в ответ, несмотря на ледяной мрак в душе.

– Из-за чего спор? Из-за десяти центов, небось? – на грубой рабочей ладони серебряной капелькой сверкнула новенькая монета. – Вот тебе дайм, кровосос, только оставь человека в покое!

Монета исчезла в бездонной сумке кондуктора. Я криво ухмыльнулся:

– Спасибо. Вы вернули мне веру в человечество. По крайней мере, на пару минут.

– Не за что, приятель! Отдашь, когда разбогатеешь! Что, карманы обчистили? Здесь это мигом – только зевнешь, а кошельку приделали ноги!

Я хотел расспросить парня о городе, но трамвай резко сбавил ход и остановился. Снова лязгнули двери. Парня будто ветром сдуло. Он выскочил на улицу и бросился к девушке, которая, видимо, ждала его на остановке. Отнюдь не дружеские объятия, поцелуи… смотреть на счастливую пару можно было вечно.

Двери захлопнулись, и трамвай продолжил свой путь, постукивая колесами на стрелках. Кондуктор двусмысленно пожал плечами, оторвал билет и сказал:

– Вот видите. Любые проблемы можно решить без насилия.

– Вы что-то сказали? – спросил я, не веря своим ушам.

– Ничего. Наверное, вам показалось.

Я не стал возражать. Просто сел на свободное сиденье возле окна и, подобно телезрителю у экрана, принялся внимательно разглядывать улицы.

Казалось, мое путешествие никогда не закончится. С другой стороны – куда мне торопиться? Везут – и хорошо!

Остались позади небоскребы, потянулись многоэтажки спальных районов. Вернее, бывших спальных районов. Судя по яркой рекламе и многочисленным вывескам офисов, жители перебирались в пригороды, уступая место акулам бизнеса. Что ж, экономика развивается, деловой центр растет вместе с ней – это нельзя не приветствовать!

Новые впечатления захватили меня настолько, что я едва не пропустил остановку. Меня привела в чувство яркая вспышка – солнечный луч пробился сквозь пелену облаков и сверкнул на зеркальной стене городского молла. Наконец трамвай замер, двери распахнулись, и я выскочил у перекрестка.

Наискось от остановки, над самым тротуаром, угрюмо нависло массивное здание. Третий, самый верхний, этаж сильно выдавался вперед и покоился на граненых колоннах, украшенных барельефами. Я прочитал вывеску на фасаде: «Издательство «Дейли Хазард. Парк-Лейн 427». «Дейли Хазард» можно понять и как «Ежедневный риск». Но тогда я не заметил, насколько двусмысленно звучит название.


Глава 6. Вы приняты!

Я вошел в полукруглый вестибюль – вернее, большой холл. Охранник на входе подозрительно прищурился, решил, что со мной можно не церемониться и зажег сигарету.

– Мне нужен Людвиг Ольсен! – нахально сказал я.

– Комната триста два. Идите на третий этаж и от лестницы направо.

Страж выпустил едкий дым прямо мне в лицо. Похоже, здоровым образом жизни здесь не страдают. Я поспешил покинуть холл, пока не заработал себе хронический бронхит, воспаление легких, эмфизему и что еще там угрожает пассивному курильщику. Конечно, не мне думать о долгой жизни, но даже подниматься на эшафот лучше здоровым и счастливым. Нет, все-таки черный юмор – не мой конек.

Я быстро отыскал кабинет с вывеской «главный редактор», распахнул дверь и уставился в густо подведенные глаза эффектной красотки. Впрочем, не стоит врать самому себе. Я, не отрываясь, глядел на необъятный бюст, едва не вываливающийся из-под яркой блузки. Что ж, здешний босс умеет подбирать себе персонал.

– Что вам угодно? – томно произнесла секретарша.

– Мне нужен Людвиг Ольсен, – на этот раз я произнес это хрипло, предварительно сглотнув слюну. – У меня к нему письмо.

– Как вас представить?

– Представьте меня в ванной… шучу. Питер Блейк.

Девица скрылась за обитой кожзаменителем дверью. Ее не было минут двадцать. Все это время я разглядывал фотографии на стенах. Меня привлек один снимок – грязный подросток лет пятнадцати прижимал к груди подругу или сестру в некогда белом платье. Шел дождь, черные длинные волосы девочки прилипли к спине, но она не замечала этого. Она не отрывала глаз от сгоревшего бронетранспортера на заднем плане. Пустой, выжженный взгляд юноши был устремлен в бесконечность. «Война окончена» – прочитал я подпись под рамкой.

Распахнулась дверь и в приемную вплыла секретарша.

– Проходите, мистер Блейк. Мистер Ольсен готов принять вас.

В кабинете за простым деревянным столом сидел крепко сбитый мужчина лет пятидесяти. Короткая стрижка и волевой, выдающийся вперед подбородок делали его похожим, скорее, на боевого майора или полковника, чем на руководителя колыбели газет, журналов и книг – гуманитария до мозга костей.

– Ну? – неприветливо бросил Ольсен, пробив меня взглядом глубоко посаженных стальных глаз.

Я выдержал атаку:

– У меня к вам письмо.

– Вот как? От кого же? – голос Ольсена смягчился.

– От Оскара Формена.

Главный редактор подскочил:

– Давайте же его сюда! Наконец-то старый бродяга вспомнил обо мне!

Я положил записку на стол. Ольсен пробежал ее глазами и рассмеялся:

– Джина сказала: пришел коммивояжер, врет, что с письмом! Начни вы предлагать мне товар за полцены, я бы заставил вас испытать собственной головой, прочно ли сделаны ступени на лестнице. Но теперь совсем другое дело. Оскар просит подобрать вам местечко. Давайте начнем с самого начала. Что вы можете делать?

– Я фотограф. Работал в газете. Только у меня сейчас нет ни портфолио, ни даже фотоаппарата.

Ольсен чуть наклонил голову:

– Лучше скажите, вы пленку проявлять умеете?

– Черно-белую серебряную как угодно – в любых комбинациях проявителей и фотоматериала. Цветную по сорок первому техпроцессу. С фотопечатью то же самое.

– Сорок первый техпроцесс? – воскликнул Ольсен. – Никогда о таком не слышал. Ну, хорошо. Я беру вас лаборантом… или нет, фотографом номер четыре – запасным, так сказать. Завтра привезу свою старую дальномерку – мне она ни к чему. Платить буду семь с половиной долларов в час. В месяц получится триста долларов. Да, вам известна специализация нашего издания?

– Оскар ничего о вас не рассказывал.

– По большей части мы освещаем городскую жизнь и новости преступного мира. У нас половина передовицы посвящена криминальной хронике. Вас это устраивает?

– Вполне, – сказал я деловым тоном и добавил: – У вас нет на примете недорогой съемной квартирки? А то я здесь впервые…

Ольсен написал на бумаге адрес:

– Пожалуй, и этот вопрос я устрою. В трех трамвайных остановках отсюда живет некая миссис Хантингтон. После смерти мужа ее дом пустует. Она искала квартирантов. Ах да, Оскар написал, что вы нуждаетесь в деньгах. Я выпишу ордер, получите в бухгалтерии, в кассе, сто долларов аванса. Не удивляйтесь: рекомендация Формена для меня закон. Он же работал у меня старшим менеджером по персоналу. Ни разу не ошибся в подборе кадров.

– А почему уволился?

– Оскар любит свободу. Он не желает работать по графику пять на два. Вы знаете, что он когда-то был ученым, работал в секретной лаборатории? Потом что-то там взорвалось. Об остальном Оскар, верный подписке о неразглашении, молчит, как повстанец на допросе.

Ольсен вдруг осекся, словно сболтнул лишнего. В кабинете воцарилась неловкая тишина.

– А если он все же ошибся? – я спросил это лишь для того, чтобы прервать молчание.

– Сто долларов – не такая большая сумма для проверки способностей старого друга, – Ольсен заполнил расходный ордер, сунул его мне и, точно судья молотком, хлопнул кулаком по столу. – Я вас больше не задерживаю. До завтра.

Весь третий этаж был отдан под административные нужды – бухгалтерию, отдел кадров, кабинеты редакторов и секретарей. Я быстро отыскал закрытое окошко со светящейся вывеской «Касса» и тихо постучал. Никто не ответил. Тогда я постучал сильнее. На этот раз шторка со скрежетом открылась, и заспанная девица спросила чуть ленивым, но милым тоном:

– Что вам угодно, мистер…

– Блейк, – я положил в лоток ордер и удостоверение.

Кассир прибавила к документам три банкноты по двадцать долларов и четыре по десять. Две купюры оказались настолько потрепанные, что расползлись надвое у меня в руках.

– Нельзя ли заменить ветошь?

– Сходите в казначейство и замените, – любезный тон девицы полностью расходился с ее словами.

– Хорошо, я так и поступлю. Только уточню у шефа, где ближайшее отделение. Уверен: он подскажет правильный маршрут.

Я развернулся, но не успел сделать ни шага. Девица прошептала мне в спину:

– Не надо босса. Я поменяю…

Громко лязгнул лоток. Я поймал на себе огнедышащий взгляд кассирши и расхохотался:

– Теперь ты навек в памяти моей!

Я спустился в вестибюль и вышел на улицу. Понемногу на город наползали сумерки. Вспыхнули пестрые огни витрин, яркие цепочки фонарей протянулись по проспектам, словно жемчужные нити Ариадны. Куда они ведут? Пока я этого не знал.

С грохотом подкатил трамвай. Я вскочил в вагон и, впервые с тех пор как за мной захлопнулись ворота тюрьмы, расплатился за проезд. От ощущения свободы захватило дух. Никогда бы не подумал о том, что такое простое и доступное обывателю действо приведет меня в восторг!


Глава 7. Тетя Эдна

Двухэтажный коттедж миссис Хантингтон уютно расположился в дальнем конце тенистой аллеи. Сюда не доносился лязг трамваев и гул автомобильных двигателей, но зато до ближайшего транспорта нужно было идти минут десять пешком. Что ж, у всего есть свои достоинства и недостатки.

Путь преградил невысокий забор с грозной табличкой: «Частная собственность! Нет прохода! Нарушители будут убиты на месте!» Любой грабитель, прочитав подобное предупреждение, ретировался бы и отправился искать другую жертву. Разумеется, и я не горел желанием словить пулю.

Я отыскал почерневшую деревянную калитку с прибитой гвоздями кнопкой электрического звонка и, разумеется, нажал на нее. Потом еще и еще. Наконец распахнулось окно и не старческий, но не молодой женский голос спросил:

– Кто здесь?

– Миссис Хантингтон? Мне ваш адрес дал Людвиг Ольсен. Вы же сдаете жилье?

– Да… Ах, как вы вовремя! Поднимайтесь, пожалуйста, прямо в дом! Здесь нет никаких собак, не бойтесь.

Я последовал приглашению и вошел в просторную гостиную с разноцветными занавесками на окнах. Миссис Хантингтон оказалась маленькой подвижной женщиной с гладким, почти без морщин, скуластым лицом, которое портила только оттопыренная нижняя губа. Прозрачно-синие глаза сверкали веселыми искорками, а нос-пуговка забавно подрагивал, словно он, помимо желания хозяйки, постоянно к чему-то принюхивался.

– Вы желаете снять комнату? – начала миссис Хантингтон. – Сто пятьдесят долларов в месяц. Оплата вперед.

Я разочарованно вздохнул. Таких денег у меня не было, о чем я сказал сразу.

– Вынужден откланяться…

– Подождите минуту, – Миссис Хантингтон наклонила голову, раздумывая. – Я могу сдать вам угол. Это будет стоить шестьдесят долларов. Вас устроит такое предложение?

– Конечно! – воскликнул я. – Было бы куда приткнуть кости на ночь, а остальное как-нибудь устроится.

Миссис Хантингтон просияла:

– Вижу хорошее отношение к делу! Давайте я вам покажу место, а вы тогда окончательно решите, подходит оно вам или нет.

По лакированной деревянной лестнице мы поднялись на второй этаж. В маленьком закутке, между забитых книгами шкафов, стоял небольшой диван, уже застеленный чистым бельем. Круглое окно выходило в сад позади дома. Черные руки деревьев едва заметно колыхались на ветру, настраивая на лирический лад.

– Да здесь книг больше, чем в библиотеке Конгресса! – не сдержал я восторг.

Пожилая дама была польщена:

– Это мой покойный муж собирал. Он состоял в ассоциации книголюбов Хазарда. Любил Эд поваляться с книгой в гамаке. Так вам подходят условия?

– Полностью.

Миссис Хантингтон довольно хлопнула в ладоши:

– Прекрасно! Можете брать любые книги и водить сюда девочек. Я разрешаю. Давайте заключим договор, а потом устраивайтесь.

Я поставил несколько закорючек на гладких белых листах с отпечатанным стандартным текстом. Миссис Хантингтон, в свою очередь, тоже подписала договор аренды совершенно неразборчивым почерком. Я предположил, что она – врач или медсестра, и ошибся лишь чуть-чуть.

– Что ж, теперь я вас оставлю. Располагайтесь и отдыхайте. И, пожалуйста, называйте меня тетя Эдна. Иначе обижусь, – она шутливо погрозила мне пальцем и покинула закуток. Ее уверенные шаги затихли на лестнице.

Впрочем, спокойно поспать мне так и не удалось. Снизу, с кухни, потянуло жареным картофелем. Рот наполнился слюной: я же ничего не ел с той самой минуты, как позавтракал у Формена. Тогда я спустился в гостиную. Здесь вовсю надрывался телевизор – массивный черно-белый ящик на длинных ножках. На экране ковбой с двумя револьверами лихо отстреливал индейцев. Краснокожие визжали, валились на землю, катились и замирали. Иногда бесполезно стреляли из луков. Но ни один не догадался попросту обойти врага. Словом, индейцы делали все, чтобы никто не мог победить супергероя.

Дверь в кухню была приоткрыта. Я, как мог вежливо постучался, вошел и застыл, оглушенный смесью ароматов. На сковородке шипел и скворчал картофель в масле, в духовке румянились котлеты. Миссис Хантингтон с огромным кухонным ножом склонилась над разделочной доской.

– Блейк! Как хорошо, что вы меня навестили! – сказала она, не оборачиваясь. – Помогите мне с овощами. И я приглашу вас к столу!

Разумеется, я не заставил себя просить дважды. Вот только нож, вместо того, чтобы резать, попросту сминал стебли лука и разрывал редис пополам. Так не годится. В конце концов я с досады отшвырнул инструмент в сторону. Он звякнул о стену.

– Лезвие совершенно тупое! Может, у вас есть другой нож?

Миссис Хантингтон развела руками:

– Раньше заточкой занимался мой муж. Но он умер, а я, к сожалению, всего лишь слабая и неумелая женщина.

Я поднял к небу большой палец:

– Миссис Ха… Тетя Эдна, хотите я вас сейчас поражу дедуктивными способностями?

– Давайте, Питер! – прищурилась миссис Хантингтон.

– Если ваш муж правил ножи, то логично предположить, что где-то в доме есть оборудование для этого. Хотя бы точильный камень.

– Есть в мастерской. Ваш дедуктивный метод работает, мистер Холмс.

Я собрал на поднос все ножи, которые нашел. Миссис Хантингтон проводила меня по каменной лестнице в подвал, вернее, в цокольный этаж и включила свет. Похоже, покойный мистер Хантингтон очень любил слесарное дело. Здесь было все: от напильника до вертикального фрезерного станка.

Я быстро отыскал распределительный щит и главный выключатель. Гулко щелкнуло реле. Стрелка вольтметра прыгнула вправо и застыла в зеленом секторе – есть сто десять вольт! Я запустил точильный круг и принялся за работу.

Сноп ярко-оранжевых искр завораживал меня. Казалось, чистое, божественное пламя пережигает мою прошлую жизнь во что-то новое, еще неведомое мне. И я молился, чтобы это никогда не закончилось.

Наконец я прикоснулся лезвием к листку бумаги. Он распался надвое. Один нож готов. Я взял следующий. Вскоре и он занял почетное место на другой стороне подноса. Еще двадцать минут работы, и все ножи стали остры как хирургические скальпели.

– Я потом приберусь, – просияла миссис Хантингтон. – Не беспокойтесь.

Мы снова поднялись на кухню. Теперь все пошло как по маслу: я едва успевал ссыпать в миску кружочки нарезанных овощей. Вскоре миссис Хантингтон заправила ими картофель, и мы уселись ужинать перед телевизором.

– Знаете, Блейк – сказала она мне с набитым ртом. – Вы мне понравились. Я буду брать с вас пятьдесят долларов. Или шестьдесят, но буду кормить вас завтраком и ужином. Организую полупансион. В самом деле, к чему вам дополнительные траты? Я все равно привыкла готовить на двоих, а когда жила с мужем и сыном, то и на троих. Согласны?

Я кивнул. Меня все устраивало.

Час спустя, засыпая на мягком, уютном диване, я подумал, что все происходит слишком гладко. Мне постоянно помогали, никто не вступал со мной в конфликты, если не считать мелочей. Может быть, все и пройдет так – тихо, спокойно, без эксцессов? Но я жестоко ошибался.


Глава 8. Новые знакомства

Утром я, как и обещал накануне, явился в кабинет Ольсена. Главный редактор пожал мне руку:

– Пришли, не обманули! Еще одно доказательство того, что старина Формен никогда не ошибается. Вот ваш аппарат. Пользуйтесь на здоровье!

Ольсен протянул мне фотокамеру в кожаном футляре – «Лейку» со светосильным объективом. Но когда я отстегнул клапан и потянул рычаг взвода затвора, то едва удержался на ногах.

– Что-то не так? – Ольсен помог мне сесть.

– Это моя камера, – прошептал я. – Царапина под курком.

– Не знаю, не знаю. Я купил ее новую и оставался единственным владельцем.

Меня накрыло ощущение нереальности происходящего. Вот так сидишь в ресторане, наслаждаешься сочным стейком и вдруг понимаешь, что на самом деле ты сейчас где-то далеко, за гранью бытия. Но настоящий мир там, в черной неизвестности, а то, что с тобой происходит здесь – всего лишь иллюзия, созданная хитрыми демиургами. В самом деле, что им стоило скопировать в игру мою собственную камеру, снимки с которой служили на суде вещественным доказательством?

Секунда, две, и наваждение рассеялось. Забегая вперед, скажу: оно посетило меня в первый и последний раз.

– Забудьте, – я махнул рукой. – Все в порядке. Большое вам спасибо. Я могу приступить к своим обязанностям?

– Подождите минутку, Блейк. Сейчас я познакомлю вас с партнером. Вернее, с напарницей.

Ольсен поднял трубку телефона и бросил кому-то:

– Срочно ко мне!

Не прошло и пяти минут, как в комнату впорхнула самая странная девица, которую я когда-либо видел в жизни. Тощая, как щепка, плоскогрудая, с узкими бедрами, она зачем-то натянула на себя нелепый коричневый костюм из искусственной замши. Лицо незнакомки показалось мне симпатичным, но лишь после того, как я мысленно снял с нее массивные очки-блюдца и стер с тонких губ коричневую помаду. Короткие волосы экстравагантная дева зачесала назад и на пробор. Одним словом, она сделала все, чтобы превратиться в безвкусное чудовище.

Ольсен сел в свое кресло:

– Позвольте представить вас друг другу! Питер Блейк, фотограф, Нинель Соколова, наш лучший репортер!

– По-моему, это какой-то нестандартный репортер, – только и вымолвил я.

– Обычных, рядовых сотрудников, у меня и без того полная редакция. Мне нужны особые люди. Для особых поручений. В общем, спускайтесь в подвал, в фотолабораторию и притирайтесь друг к другу.

Я озадаченно почесал затылок:

– У нее кабинет там, что ли?

– Да, Нинель предпочитает работать внизу. Она не переносит табачный дым, поэтому я выделил ей отдельную каморку. И еще одно, Питер. Я никак не ограничиваю вас в пленках и реактивах. Снимайте все, что вздумается за счет редакции.

– Кажется, я понимаю. Самые интересные кадры получаются случайно, да?

– Вы удивительно догадливы, – ухмыльнулся Ольсен. – Я вас больше не задерживаю, Блейк.

Нинель порывисто распахнула дверь. Я встал и последовал за девицей. Но, уже покидая кабинет, я не удержался и воскликнул:

– Да она немая!

В ответ Нинель звонко расхохоталась:

– Вот она – мужская логика. Если женщина молчит, значит, она с дефектом. Ошибаетесь, Блейк! Я очень даже разговариваю. Иногда слишком много. Вы в этом еще убедитесь. Кстати, можно на «ты»?

– Без проблем!

Нинель проводила меня в подвал. Лаборатория занимала большой зал с вытяжкой под потолком. Примерно половина ее была отгорожена стеной со светонепроницаемой дверью – там размещалась проявочная, оборудованная по последнему слову техники. Фотоувеличители с автоматической фокусировкой, электрические таймеры, устройства контроля температуры растворов – здесь все сверкало и блестело новизной. Я заглянул в шкаф с реактивами и пришел в полный восторг:

– Концентрированный глициновый проявитель! – я потряс большую пластиковую бутыль с надписью «Илфорд». – Сам таким пользуюсь. То, что надо для лентяя. Разводишь колпачок в литре воды – и вуаля! Хватает на пять пленок.

– Я рада и все такое, – ответила Нинель. – Пойду работать. Надо закончить статью.

Она села за стол в дальнем углу, возле кожаного дивана. Застучала пишущая машинка. Тут же звякнул колокольчик конца строки. Нинель шпарила по клавишам всеми десятью пальцами, как заправская машинистка.

Я не успел оценить ее работу. Распахнулась дверь, и в лабораторию ворвался усатый гигант, с ног до головы увешанный камерами. Кажется, у него была даже зеркалка с заводным механизмом! На груди поблескивала табличка с надписью «Пресса» и фамилией: Персиваль Фелпс.

– Ты – наш новый проявщик? – спросил усач и выложил три малоформатных кассеты. – Срочно обработать и напечатать! Горячий материал! Я обожду здесь.

Я приготовил растворы, достал три бачка, черный рукав и приступил к зарядке. Руки не забыли свою работу: пленка словно сама укладывалась в спиральную канавку. Фелпс, заложив руки за спину, нарезал круги вокруг стола для обрезки фотобумаги…

Когда я закончил и высушил пленку феном, фотограф карандашом отметил нужные кадры. Я захлопнул дверь, включил красный свет и встал к увеличителю. Несколько минут – и на бумаге проявилась черно-белая картинка. Фелпс выхватил у меня мокрые снимки и ринулся вон из лаборатории.

– Как его прижало, – хихикнула Нинель, едва я показался из проявочной.

Я проглядел негативы:

– Не вижу никакого смысла в этих жирных рожах.

Нинель взяла у меня пленки:

– Жирные рожи, ха! Это, между прочим, речь мэра в ратуше. И званый обед у владельца металлургического комбината. Теперь ясно, почему Перси носится, как наскипидаренный. Бомонд – дело крайне серьезное. И опасное, между прочим. Там ухо надо держать востро. Чуть что не так – обвинят в прозелитизме и подвергнут обструкции.

– В чем… обвинят? – я слегка ошалел от тарабарщины из уст журналистки.

– Вылетишь без выходного пособия, одним словом. Теперь понятно?

– Да уж. Ты, похоже, в курсе местной специфики.

Нинель промолчала и уткнулась носом в бумаги. Я достал свою «Лейку», зарядил камеру новой пленкой из холодильника и сфотографировал напарницу. Тихий щелчок не остался незамеченным – Нинель подняла глаза и недовольно хмыкнула. Я нахально спустил затвор еще раз.

– Значит, сегодня я обедаю за твой счет, – безапелляционно заявила мне она. – Такая наглость не должна остаться безнаказанной.

– Окей! – принял игру я. – Будешь моим информатором. Покажешь, где ближайшее кафе. Хорошее и недорогое.

Нинель кинула на меня притворно-презрительный взгляд и занялась своими делами. Снова пулеметом загрохотала пишущая машинка. Потом канонада прекратилась. Нинель аккуратно собрала листы бумаги в пачку, встала и, качнув бедрами, выплыла из лаборатории. И куда только делись ее порывистые, резкие движения?

Делать мне было нечего. Никакой работы не предвиделось даже на горизонте. Я вскипятил воду в электрочайнике, приготовил кофе и включил радио. Передавали городские новости.

– В последнее время в элитных районах города участились случаи грабежей. Предварительное расследование показало, что к преступлениям причастна криминальная группировка «Дельфины». Лидеры «Быков» выражают недовольство многочисленным вторжениям на их территорию. Похоже, начинается новая война кланов. Полиция советует законопослушным гражданам оставаться дома в темное время суток и иметь для защиты хотя бы одну единицу огнестрельного оружия. А теперь о забастовке рабочих на металлургическом комбинате «Холодная сталь»…

Маленькая женская рука с накрашенными в коричневый цвет ногтями повернула рукоятку выключения приемника.

– Будешь слушать новости – запросто заработаешь творожное… то есть, тревожное расстройство, – назидательно сказала Нинель. – Я за тобой, вообще-то. Ты мне должен обед.

Кафе уютно расположилось на Парк-Лейн совсем недалеко от редакции. Приземистое здание было построено совсем недавно, если судить по минималистскому архитектурному стилю. Ничего лишнего – никакой лепнины, барельефов, колонн или бюстов известных личностей. Только сталь, бетон и дымчатое стекло, в котором отражались проезжающие автомобили.

Похоже, в этом кафе собралась половина редакции. Я узнал девушку, которая мне выдала мне на кассе ветхие купюры, фотографа Персиваля Фелпса и, к своему искреннему удивлению, пышногрудую секретаршу Ольсена. Нам с Нинель пришлось стоять в очереди.

Впрочем, ожидание стоило результатов. Цены в кафе оказались вполне демократичными, а стейк, жареный картофель и салат отменными. Кофе же заслуживал почетного звания «амброзия» – «напиток богов».

Нинель взяла то же, что и я. Меня удивило сходство наших вкусов. Разумеется, я высказал вслух все, что думал.

– Мне безразлично, чем питаться, – тут же ответила Нинель. – Здесь все вкусно. Честно говоря, я навязалась тебе, чтобы не страдать при выборе блюд.

Мое лицо вспыхнуло. Просто, чтобы увести разговор в сторону, я сказал:

– Ольсен умеет подбирать персонал. Секретарша у него что надо!

Напарница безо всякой зависти оглядела пышные формы помощницы шефа.

– Этот орешек тебе не по зубам. Вряд ли ты переплюнешь босса. Он тот еще жук. Не пропускает ни одной юбки.

У меня пересохло во рту.

– А ты? – нарочито равнодушно спросил я.

– Ко мне он не подкатывал. Наверное, я не в его вкусе, – прошептала Нинель и закрыла лицо руками.

Я не стал ее мучить. Несколько минут мы молча жевали, не обращая друг на друга внимания. А потом произошел неприятный, но, конечно, не смертельный инцидент. Нет, мы не отравились стейком.

Стеклянная дверь распахнулась так, что грохнула об ограничитель. Если бы не резиновые вставки, она бы рассыпалась на тысячи осколков. В кафе ввалился коренастый, плохо одетый тип с одутловатым лицом, красным носом и черными мешками под глазами. Он оглядел посетителей, остановил взгляд на мне, подошел к столику и набычился. Охранник почему-то не двинулся с места.

– Новенький? – спросил незнакомец и положил руку на плечо Нинель. – Гони десятку. Не то твою цыпочку будут ублажать пять негров с толстыми…

Разумеется, он сказал последнюю фразу куда грубее. «Баярд» зашевелился под пиджаком.

Я не ответил наглецу. Я даже не привстал с места – просто посмотрел на многодневную щетину и вдруг у меня перед глазами, как живые, возникли небритые, усталые лица танкистов. Изувеченный снарядом солдат – мой друг Маккормик, скорчился у разбитого джипа. В голове, как огненная надпись, вспыхнула единственная мысль: «Убей врага!» Я схватил рукоятки пулемета и нажал на гашетку…

Мой соперник закашлялся, отступил на два шага и налетел на соседний столик.

– Порядок, командир, – прохрипел он. Его кадык дернулся, словно он проглотил таблетку. В глазах стоял неподдельный ужас. – Меня здесь не было.

Снова хлопнула дверь, и незнакомец растворился в городском шуме. Я повернулся. Нинель раскрыла рот и хлопала глазами. Не глупо, нет. Испуганно.

– Думала, ты сейчас его разорвешь на клочки, – прошептала журналистка.

– Ты недалека от истины. К счастью, наш друг поступил разумно.

– У тебя было лицо маньяка. Каменное, глаза пустые. Смотришь, а не видишь.

– Я и есть маньяк. Маньяк-мститель. Только тебе моя месть не грозит. Ты же порядочная девушка?

Нинель уткнулась носом в тарелку. Оставшееся время мы говорили ни о чем – я рассказывал напарнице, как сделать из испорченного негатива конфетку. После кофе мы вернулись в редакцию. Нинель снова села за машинку.

В этот день Перси Фелпс порадовал меня еще двумя пленками со сборищ местной элиты. Правда, теперь он милостиво разрешил мне промыть и высушить снимки.

– Надо, чтобы они дожили до выпуска утреннего номера, – пояснил фотограф. – Потом мне будет все равно.

Фелпс вышел, придерживая камеры на плече.

Грохот пишущей машинки резко смолк. Нинель посмотрела на часы:

– У тебя есть еще работа, Питер? Может, свалим домой?

– Еще час остался вроде как, – неуверенно ответил я.

– Босс не против, когда его подчиненные уходят раньше, если нечего делать. Но когда аврал, приходится задерживаться допоздна. Так ты как?

Я согласился, повесил на шею камеру и рванул вслед за Нинель. Как назло, в холле мы встретили Ольсена. Он курил и что-то обсуждал с охранником. В пепельнице дымилась груда окурков.

– Вы уже навострили лыжи? – босс ткнул пальцем мне в грудь.

– Я закончил все дела на сегодня. Подумал, что проку сидеть просто так?

– Джентльмен берет вину на себя? Догадываюсь, кто смущает молодые умы, – Ольсен глянул исподлобья на Нинель. Она выдержала тяжелый взгляд. – Но я не против. Марш отсюда! Нечего распускать уши.

Мы выскочили на улицу и бросились к трамвайной остановке.

– Догоняй! – смеялась Нинель.

И я побежал за ней со всех ног.

Показался трамвай. Заходящее солнце блеснуло на лобовом стекле жидким пламенем. Нинель перемахнула рельсы. Я же, ослепленный, наступил во что-то скользкое, рухнул на спину и распластался, задыхаясь от боли. На меня, закрывая небо, надвигалась черная, страшная тень. Мир утонул во мраке, лишь отполированный обод колеса сиял, точно карающий меч правосудия.

Отчаянно завизжала Нинель. Заскрежетали по рельсам тормозные колодки. Нет, поздно. Приговор приведен в исполнение. Острый, как нож гильотины, гребень, коснулся шеи. Но сверкающее колесо больше не вращалось. Трамвай замер. Теперь я видел светло-серые цилиндры тяговых электродвигателей, прикрученных к тележке толстыми болтами.

Нинель продолжала кричать. Кто-то, видимо, водитель, заглянул под вагон и облегченно вздохнул.

– Жив? – раздался радостный мужской голос.

Вагоновожатый за ноги вытянул меня на мостовую.

– В какой-то степени.

Я кое-как поднялся и первое, что сделал – раскрыл футляр и достал камеру. Фотоаппарат уцелел: падая, я инстинктивно прижал его к груди.

Нинель затихла. Она вздрагивала, глядя на меня, как на выходца из преисподней.

– Вот оно, – пролепетала журналистка. – Вот… Оно…

– Что оно?! – вскричал я, но Нинель ничего не сказала.

Я несколько раз щелкнул затвором – сфотографировал и Нинель, и трамвай, и даже вагоновожатого. Он коснулся носком ботинка темного пятна на асфальте.

– Масло, – сказал водитель, ни к кому не обращаясь. – Из чьего-то картера натекло. Зачем автомобиль здесь стоял? Ну, едем? И без того сорвал график.

– Вы не будете вызывать дорожную полицию? – едва слышно спросила Нинель.

– Зачем, мисс? Пострадавших нет. Все обошлось. Нет, если вы хотите провести несколько часов в полицейском участке, то я позвоню…

– Все в порядке! – торопливо выкрикнул я, схватил Нинель за руку и втащил в вагон. – Вперед!

Теперь я поймал на себе испуганно-удивленные взгляды пассажиров. Пожилая женщина на переднем сиденье ахнула. Нинель достала носовой платок и вытерла мне шею.

– У тебя след от колеса. Черный, до самого уха. Сейчас все в порядке… вроде бы.

Трамвай вздрогнул и покатил по Парк-Авеню. Я хотел расплатиться за проезд, но кондуктор замахал руками:

– Что вы, молодой человек! Вы такое пережили, что не дай Бог! Уж имеете право разок прокатиться бесплатно.

Тогда я отдал дайм за свою спутницу.

Очевидно, Нинель жила дальше от редакции, чем я. Перед остановкой я спросил, могу ли я ее проводить.

– В другой раз, – кокетливо ответила она. – По-моему, знакомиться с родителями еще рановато.

– Но я вовсе не это имел в виду!

– Вы, мужчины, всегда имеете в виду одно и то же, – Нинель провела ладонями по бедрам. – И все же я дойду сама. До завтра, Питер!

Я поцеловал ее маленькую руку с тонкими, чуть приплюснутыми на кончиках, пальцами. Нинель кивнула, принимая недвусмысленный знак внимания. Как только трамвай остановился, я вышел и медленно побрел по освещенной фонарями аллее. Далеко впереди желтела яркая точка – окно в доме миссис Хантингтон. К своему удивлению, я добрался до заветной калитки без приключений.


Глава 9. Нападение

Тетя Эдна набросилась на меня с порога:

– Питер! Питер! Я тебя еле дождалась! У меня беда! – запричитала она.

– Что-то случилось?

– Сломался стул! Мой любимый стул, он со мной уже сорок лет. Это единственное, что осталось от свадебного гарнитура. Память о счастливых временах…

Несколько секунд я переваривал сказанное. Потом вздохнул с облегчением:

– Давайте сюда ваш стул. Попробую его подлатать.

– Это может подождать, Питер. Может, сначала поужинаем?

Разумеется, от макарон по-флотски, заправленных томатным соусом, я не отказался. После мы долго пили кофе. Ни я, ни расстроенная миссис Хантингтон за время трапезы не произнесли ни слова. Наконец тетя Эдна показала мне сильно покосившийся резной стул. Казалось, «поставить его на ноги» сможет только квалифицированный столяр. Но все оказалось не так плохо.

Миссис Хантингтон проводила меня в мастерскую. Осмотрев стул внимательно, я заметил, что лопнули болты, которыми сиденье крепилось к спинке. Обод, стягивающий ножки, тоже отвалился – выпали саморезы. Я заменил болты и дополнительно укрепил стул уголками.

– Готово! Забирайте! – сказал я.

Тетя Эдна присела на стул и покачалась. Он не скрипнул, словно был вырублен из цельного куска дерева.

– Да ты кудесник, Питер! Обещаю, при любом кризисе ты без работы не останешься!

Я заметил на полке оружейное масло.

– Можно?

– Разумеется! А вам есть что смазывать?

Не говоря ни слова, я достал пистолет, разрядил и разобрал его на части прямо при квартирной хозяйке.

– «Баярд» тридцать второго калибра! – воскликнула тетя Эдна. – Подожди, Питер, у меня есть для тебя подарок!

Миссис Хантингтон испарилась вместе со стулом. На лестнице затихли ее уверенные шаги. Иногда стул ударялся о ступени и тогда негромкий удар эхом отдавался в коридоре.

Я вычистил, смазал и собрал пистолет. Оттянул затвор и нажал на спуск. Клацнул скрытый курок. Я хотел перезарядить и убрать оружие обратно в кобуру, но в дверях появилась миссис Хантингтон.

– Нашла! – она положила на верстак две картонные коробки. – У моего покойного мужа был такой же «Баярд». Он сейчас в музее военно-морского флота.

Я раскрыл коробку. Желтые тупоносые патроны с пулей, окрашенной в красный цвет, грозно торчали из упаковки, похожей на решетку. Тридцать второй калибр. Как раз для моего «Баярда». Ничего себе подарочек.

– Так ваш муж моряк? – рассеянно спросил я.

– Во время войны командовал эсминцем. Я всегда боялась, когда он уходил с конвоем. Знаете, он рассказывал, что союзные моряки редко видели врага. Просто соседнее судно вдруг взрывается и тонет. Тогда они подбирают людей и идут дальше…

Я ждал продолжения рассказа, но миссис Хантингтон молчала. На глазах выступили слезы. Она смахнула их платком.

Чтобы не показаться неблагодарным, я перезарядил «Баярд» патронами из коробки. Магазин со щелчком встал на место.

– Спокойной ночи, тетя Эдна, – только и сказал я.

– По-моему, еще рановато отправляться в постель. Хочешь, посмотри в гостиной телевизор. Муж приобрел его незадолго до смерти…

Миссис Хантингтон запнулась и тяжко вздохнула.

– Спасибо, но лучше хорошей книги развлечений не существует.

– Давно не слышала таких слов. У нынешней молодежи на уме только кино. Что ж, спокойной ночи, Питер.

Я поднялся к себе и включил ночной свет. Полки пестрели десятками разноцветных корешков. Что же выбрать? Я решил действовать наугад и подошел к первому попавшемуся стеллажу. Эмиль Золя, Ги де Мопассан, Бернар Клавель. Похоже, здесь покоилась заокеанская мудрость. Целых пять минут я стоял в нерешительности. Потом вспомнил, что у нас в доме было собрание сочинений Золя. Я, тогда еще подросток, все время пытался заглянуть в пахнущие пылью тома в бордовом переплете, но отец гонял меня от шкафа едва ли не прикладом охотничьего карабина. Застав меня с запрещенной книгой, он не больно, просто для проформы, хлопал меня старым армейским ремнем и приговаривал:

– Рано тебе это читать, сын. Подрастешь – сам поймешь.

Это противостояние продолжалось до семнадцати лет. А после мне стало не до Золя. Меня захлестнула бесконечная рутина учебы и работы. Но сейчас давнее детское любопытство предопределило мой выбор.

Я вытянул книгу с полки и дунул на верхний обрез. Густая пыль заклубилась по комнате. «Ругон-Маккары. Жерминаль» – от безумной тарабарщины у меня отвисла челюсть. Но все же я не сдался. Лег на диван, раскрыл томик, положил его на колени, и меня поглотила магия переплетенных слов и предложений. Воображение рисовало картины тяжкой, но вместе с тем насыщенной жизни шахтерского городка Монсу. Бывший механик Лантье влюбился в Катерину…

Часы в гостиной пробили двенадцать ночи. Только тогда я выключил свет. Мне не спалось. Смутное предчувствие чего-то нехорошего сверлило прямо в середине затылка. Я сел на диване и выглянул в окно. Неясная тень мелькнула в свете уличной лампы. Я натянул брюки и рубашку, взял «Баярд» и зачем-то фотокамеру, и спустился к выходу. В лунном свете отчетливо виднелся человеческий силуэт.

– А ну-ка, руки вверх! – выкрикнул я. – Стой, где стоишь!

В руках грабителя блеснул револьвер. Я прыгнул в сторону – и вовремя! Сверкнула вспышка. Резко, оглушительно ударил рукотворный гром. Пуля выбила щепку из двери там, где я только что стоял. Новый выстрел, но теперь наугад – я уже укрылся за пристройкой. Зато мой противник теперь был как на ладони. Но я не мог стрелять! Просто не имел права!

– Ты у меня на мушке! – выкрикнул я. – Положи ствол на землю!

Грабитель медленно нагнулся. Я вышел на свет и опустил «Баярд», демонстрируя мирные намерения. Тут же мне в лицо уставилось черное, зияющее дуло крупнокалиберного «Смит-Вессона». Злодей ухмыльнулся и взвел курок. Палец шевельнулся на спусковом крючке.

В правое ухо словно ударили киянкой. Голову бандита снесло вихрем огня – брызнули осколки костей. Грабитель, падая, конвульсивно нажал на спуск, и пуля обожгла мне шею. Я сунул пистолет, из которого так и не выстрелил, в карман, открыл камеру и сфотографировал мертвеца. Конечно, лампа перед входом и уличный фонарь – так себе свет, но не зря же я зарядил самую чувствительную пленку, какую нашел в лаборатории.

Потом я медленно повернулся – миссис Хантингтон, в пестром халате, печально смотрела на безголовый труп с порога собственного дома. В ее руках дымился внушительных размеров дробовик. Ноздри защекотал самый восхитительный в мире запах – аромат пороховой гари. Тетя Эдна шевелила губами, но я никак не мог разобрать слов сквозь противный звон в ушах. Тогда она спустилась, схватила меня за рукав и потянула в дом.

Миссис Хантингтон почти силой усадила меня на стул. Звон понемногу начал стихать. Теперь я услышал озабоченный голос хозяйки.

– …пустяки, царапина! Пуля прошла вскользь. Но обработать рану нужно.

– Вы разбираетесь в медицине?

– Более-менее. Я – военно-морской фельдшер.

Вот откуда у нее такое потрясающее хладнокровие! И, конечно, умение стрелять.

Тетя Эдна дала мне марлю и приказала прижать к шее. Пока кипятились инструменты, моя квартирная хозяйка сняла трубку старинного телефона:

– Алло, полиция? Говорит Эдна Хантингтон. Приезжайте срочно по адресу… Нападение. Один грабитель убит, второй ушел.

– Второй? – я сам услышал в своем голосе искреннее изумление.

– Питер, не будь столь наивен. Гангстеры редко работают в одиночку. К нашему счастью, напарник струсил и сбежал. Ты оглох от пальбы, но я-то слышала мотор. Кажется, старый «Форд».

Миссис Хантингтон вколола мне заморозку и зашила рану.

– Завтра на перевязку. Швы можно не снимать, они рассосутся сами, – заявила она вполне официально и вдруг спросила почти по-дружески: – Почему же ты не стрелял, Питер?

– Я… Э… Боялся проблем с законом.

– Ты ничего не слышал о доктрине замка? Мой дом – моя крепость. Любого, кто влез к тебе, ты вправе уничтожить. Тем более, когда против тебя вооруженный револьвером бандит.

– Я недавно в городе. Не знаю местных порядков.

– Мне кажется, дело в другом, Питер. Ты боишься собственного оружия. Полюби его, и оно спасет тебе жизнь.

Мне нечего было ответить. Я отвел глаза и принялся рассматривать вазу с геранью на окне.

К счастью, наш грустный разговор прервал полицейский – крепкий мужчина с проницательным взглядом стальных глаз. Казалось, он видит людей насквозь. Да нет, наверное, не казалось.

– Сержант Адамс, – представился офицер. – Похоже, у Доброго Луиджи сегодня не задался день. Он лишился головы. Значит, он не знал, что у вас гости, миссис Хантингтон?

– Нет, сержант, не знал. Откуда? Питер поселился у меня только вчера.

Сержант раскрыл красную папку и достал из кармана автоматическую ручку с позолоченным пером. Полночи продолжалась обычная полицейская рутина – меня и тетю Эдну допрашивали чуть ли не с пристрастием. Нельзя просто так убить человека и уйти. Даже если он сам убийца.

Записав мои показания, Адамс постучал по столу и неприветливо сказал:

– У вас есть пистолет? Советую сдать его в полицию.

– Это еще почему?

– Оружие, в котором не уверен его владелец, опаснее для него самого, чем для преступника. Вам надо было стрелять на поражение, а не рисковать собой и добропорядочной миссис Хантингтон, – интересно, казенный язык выдают представителям власти при поступлении на работу или же во время учебы? Впрочем, Адамс изъяснялся вполне терпимо.

– Спасибо за совет, сержант. И все же пусть «Баярд» пока останется у меня.

– Как знаете. На будущее: если кто-то проник к вам в дом, стреляйте в спину. Не ждите, пока он повернется лицом. Так надежнее.

Да что ж они все, сговорились? Но вслух я только буркнул:

– Еще раз благодарю, сержант.

На этом наш разговор закончился. Адамс собрал бумаги и вышел на улицу. Миссис Хантингтон отправилась в спальню. Я немного подумал и последовал за полицейским.

Труп уже унесли. На траве остались только блестящие брызги, похожие на пролитое машинное масло. Едва уловимо пахло кровью. Ярко светила полная луна, спутница влюбленных и маньяков. Звезды едва пробивались сквозь ее мертвенное сияние. Но горизонт уже затягивало тучами. Ветер шевелил кроны деревьев. Скоро погода испортится и пойдет дождь. Если бы я курил, то сейчас смолил бы сигареты одну за другой.

Я стоял, пока темнота не укрыла меня и по крыше не забарабанили тяжелые капли. Только тогда я вернулся в дом, поднялся к себе и лег в постель.


Глава 10. Друг и мнимый соперник

Будильник прозвенел в семь утра. Кое-как я продрал глаза, умылся, натянул одежду и спустился в гостиную. Миссис Хантингтон, свежая и бодрая, словно и не было ночных приключений, уже приготовила завтрак. Я наскоро перекусил отварным картофелем с котлетами, схватил камеру и пистолет, и пулей вылетел на улицу. Работа ждать не будет.

Погода испортилась – она стала довольно мерзкой. Моросил мелкий, холодный дождь. Серые тучи отражались в лужах на асфальте. Ручейки воды журчали в канализационных стоках. Птицы нахохлились и застыли неподвижными комочками, вцепившись в провода. Я закутался в плащ и поспешил укрыться под козырьком на остановке. Далеко сквозь морось блеснул свет фары. Одноглазый вагон зашипел тормозами и остановился.

Внутри я встретил Нинель. Увидев меня, она поначалу слабо улыбнулась, потом ее глаза вспыхнули ужасом:

– Снова… трамвай? – она прикоснулась к пластырю на моей шее.

– Долго рассказывать. Как ты?

– Да уж куда лучше, чем ваше величество, – съязвила журналистка. – У тебя огромные мешки под глазами. Нос в чем-то вымазан. И пахнешь ты… порохом?

– У меня была трудная ночь. Но это никого не интересует.

– Разве что меня. Счастье, что ты не носишь усов! – вдруг выпалила Нинель.

– Почему?

– Они целоваться мешают.

– Да мы как бы и не…

– Наша остановка! – перебила меня Нинель. – Побежали! Догоняй!

Похоже, у моей спутницы полно энергии! Я же, напротив, чувствовал себя старой развалиной.

Трамвай остановился. Распахнулись двери. Нинель почти выбросила меня из вагона. Стоит ли говорить, что финишную прямую я пересек намного позже нее. Мы промчались через прокуренный вестибюль, спустились в лабораторию и едва успели выпить по чашке горячего кофе, как противно зазвенел телефон. Я снял трубку.

– Срочно ко мне! Оба! – прорычал голос Ольсена. – У вас материал, а вы забились в свою дыру как мыши!

Мы, как два виноватых солдата, молча поднялись на третий этаж. Босс ждал нас в приемной.

– Что случилось у миссис Хантингтон?

– Откуда вы знаете? – вырвалось у меня.

– Секретные источники информации. Выкладывай, да с подробностями!

Похоже, Ольсен еще и садист. Я рассказал все, вплоть до разговора с полицейским. Шеф ткнул пальцем в Нинель:

– Ты все слышала? Быстро статью мне на стол! В утренний номер! Мы должны быть первыми! – шеф уверенно складывал слова в короткие, ёмкие приказы. – Жаль, что после такой передряги Питеру было не до фотографий. Придется обойтись текстом.

– Вообще, то, есть снимки тела, – вставил я. – Только они еще не проявлены.

Мне показалось, что Ольсен меня сейчас расцелует.

– Ты что, снимал? В такую минуту? Настоящий профессионал! – восхитился босс. – Быстро в лабораторию! Оба! Успеете – выпишу премию!

Мы ринулись вниз, словно нам дали пинка по мягкому месту. Под стук пишущей машинки я проявил отснятую наполовину пленку, напечатал и наскоро промыл снимки.

– Я готова! – выдохнула Нинель.

Снова лестница, каменные ступени, отделанный лакированным деревом коридор, приемная.

– Успели! – Ольсен выскочил из кабинета, едва пышногрудая секретарша открыла дверь. – Давайте материал! Остальное не ваша забота!

Босс выхватил у меня еще мокрые снимки, у моей напарницы – листки бумаги. Быстро пробежал глазами статью и вылетел в коридор. Мы же переглянулись и, на этот раз не торопясь, побрели вниз.

От бесконечного «туда-сюда» мои несчастные ноги превратились в не очень качественные протезы. Только на Нинель суета совершенно не действовала – журналистка осталась такой же неутомимой, как и раньше. Наверное, она каждый день выходит на пробежку. Надо бы и мне заняться тренировками… С этой назойливой мыслью я приготовил себе и напарнице по новой чашке кофе. На этот раз с бутербродами.

До самого обеда нам нечего было делать. Я перезарядил фотоаппарат и прилег на диван подремать. Нинель устроилась в ногах. Она как бы невзначай касалась моей ступни бедром – горячим и упругим. Жаль только, я не мог ей ответить жарким поцелуем – ночь у меня выдалась слишком насыщенной.

Мне снилось зияющее дуло револьвера Доброго Луиджи. Палец шевельнулся на спусковом крючке, но выстрел так и не прогремел. Револьвер дал осечку. Тогда Луиджи посмотрел в ствол и нажал на спуск…

– Да проснись ты, соня! – Нинель, что есть силы, трясла меня за плечо. – Босс на горизонте!

В коридоре раздались твердые, уверенные шаги. Я едва успел вскочить. Распахнулась дверь и в лаборатории появился Ольсен.

Шеф сиял, лучился счастьем, у него был довольный вид человека, который исполнил свое предназначение в жизни. Впрочем, говорил он сдержанно и спокойно:

– Статья – бомба. Мы дополнительно допечатали два тиража. Рейтинг газеты вырос на пять пунктов. Публика любит жареное. Что ж, вы заслужили премию, – босс положил на стол две купюры по пятьдесят долларов и продолжил: – Питер, можешь идти домой. На сегодня ты свободен.

Нинель бросила в мою сторону умоляющий взгляд. Я не смог оставить ее без поддержки:

– Да мне и делать-то дома нечего, – ответил я на предложение босса.

– Как знаешь. Понадобится выходной – свистни.

Ольсен оставил нас. Часы показывали время обеденного перерыва. Мы с Нинель оделись и вышли на улицу.

Дождь усилился. По асфальту с шумом бежали целые реки – мутные, грязные, все в пятнах радужной бензиновой пленки. Порывы ветра задували струи воды прямо в лицо. Она проникала сквозь плотно застегнутый плащ и, как это ни удивительно, оказалась мокрой. Даже в такую противную минуту я нашел возможность мысленно пошутить.

Утираясь и проклиная погоду, мы добежали до кафе. Как и вчера, я расплатился за себя и за Нинель. Журналистка в знак благодарности положила накрыла мою руку своей ладонью.

Вилка еще не коснулась котлеты, когда к нам без спроса подсел Персиваль Фелпс. Фотограф, пригнув голову, ел нас глазами. В его взгляде застыла нескрываемая зависть.

– Думаешь, один раз повезло, и ты теперь круче всех?

– И в мыслях не было, – спокойно ответил я.

– Ну-ну. Все так говорят. Лучше не стой у меня на пути. Раздавлю, как муху. Рассчитываешь, что, босс тебя прикроет, если что? Не надейся. Он выжмет из тебя все и выбросит.

Я не стал задавать избитый вопрос: «Это угроза?» Просто сказал:

– Понятно. Последнее китайское предупреждение.

– Рад, что мы с вами на одной волне. Разрешите откланяться, – Фелпс вдруг стал вежливым. Он встал и пересел за другой столик – самый дальний, в углу. «Выскочка» – услышал я единственное слово в свой адрес.

– Перси – славный парень, но самолюбие у него раздуто, как оболочка дирижабля «Шенандоа», – рассеянно произнесла Нинель, прикончив кофе с пирожным. – Как-то раз он, единственный из всей редакции, меня выручил. Одолжил денег. Я тогда не рассчитала – купила новые туфли… Да, ему нравится творить добро, помогать голодным и страждущим. Но если кому-то сопутствует удача, наш Перси съест его живьем. Вместе с собой, разумеется.

– А как же босс? Он, по-моему, успешнее.

– К шефу Перси относится спокойно. Кто знает, что у него в голове? Может, какая-то сложная иерархия?

Мы оставили пустые тарелки на столе, и вышли в дождь и слякоть. Теперь ветер дул в спину и нам не пришлось прорываться с боем сквозь полчища водяных брызг. Потом к нам в лабораторию заглянул Перси и, словно ничего не произошло, принес на проявку пленки. Я беспрекословно выполнил все, что он сказал.

– Вас подвезти? – вдруг спросил фотограф, обращаясь к нам обоим. – Погода – жуть, а я на колесах. Не читали рассказ в последнем номере «Современной фантастики»? Там два инопланетянина, их называли «зеленые ниггеры», установили на холмах возле города маленькие коробочки, они притягивали дожди и грозы. Может, и у нас что-то похожее?

– Фантастика приходит в жизнь? – неуклюже пошутил я. – Сейчас у меня другие интересы.

– Да? И что же ты читаешь?

– Эмиль Золя. «Жерминаль».

– Классику? Что ж, это похвально. Только не проникнитесь случайно идеями коммунизма. Это плохо для вас закончится, – Фелпс сказал это снисходительно и взял у меня из рук мокрые снимки. – Жду вас обоих в машине.

Снова потянулись бесконечные минуты безделья. Впрочем, считал ворон только я – Нинель села за пишущую машинку и лабораторию наполнил пулеметный грохот клавиш и молоточков. Если бы не колокольчик, отмечающий конец строки, я бы подумал, что снова попал на войну. Чуть позже я нашел себе занятие: напечатал несколько фотографий Нинель. Особенно мне понравился снимок, где журналистка гневно глядела на меня исподлобья. Его я и повесил в проявочной.

Потом я сел на диван и до конца рабочего дня не отрывал глаз от напарницы. Не зря говорят, что можно вечно смотреть на то, как работают другие. От усердия Нинель высунула язык набок, иногда она замирала, словно прислушиваясь к своим мыслям и снова точными, выверенными движениями начинала бить по клавишам. Ради интереса я взял отпечатанный лист – все буквы были совершенно чистыми, не смазанными и одинаковой толщины. Профи, что и сказать!

Перси сдержал обещание. Он, включив мотор, ждал нас в своем угловатом седане «Шевроле» на автостоянке позади редакции. Я дождался, пока Нинель заберется на заднее сиденье, устроился рядом и захлопнул дверь. Через запотевшее стекло проглядывали мутные тени. Автомобиль тронулся и поплелся по взъерошенным ветром улицам.

– На этот раз я тебя все-таки провожу, – я коснулся руки Нинель.

В самом деле, не оставлять же девушку одну в машине со здоровенным мужиком. Да я бы перестал себя уважать, если бы трусливо сбежал!

– Как пожелаешь, – ответила журналистка.

– Вот только я кататься туда-сюда не буду, – не отрываясь от дороги, отрезал Перси. – Добирайся назад сам.

– Не растаю, не мармелад.

Нинель жила возле конечной остановки трамвая. Маленький одноэтажный коттедж с палисадом когда-то был выкрашен в синий цвет, но теперь краска облупилась, и дом казался заброшенным. В занавешенных окнах горел свет – значит, внутри есть кто-то еще.

– Не пригласишь на стакан кофе? – обнаглел я.

Увы, жалкая попытка навязаться провалилась.

– Боюсь, мой отец будет против. Он человек старой школы, разборчивый в людях. Ты хороший человек, Питер. Может, когда-нибудь он тебя примет…

Мимо пронесся грузовик. Нас окатило холодным душем из-под колес. Нинель получила поток воды прямо в лицо и теперь глупо моргала, пытаясь разглядеть хоть что-то сквозь залитые стекла очков. Макияж расплылся коричневыми полосами. Моя напарница сняла очки, и выражение лица ее стало беспомощным, как у маленького ребенка. Вернее, как у самой обычной девочки на все времена. У меня захватило дух. Мне захотелось обнять подругу и от чего-то, неважно от чего, ее защитить.

Нинель достала носовой платок, протерла очки, надела их и вновь спряталась от всего мира за «триплексами». Ладонью она стерла остатки косметики. Губы у нее оказались бледными, чуть посиневшими от холода.

– Поделом мне, – вздохнула журналистка и послала мне воздушный поцелуй. – На улице неуютно. Ну, пока что ли, напарник!

Она скрылась за калиткой. Я немного постоял и побрел к трамвайной остановке. Наверное, ужин миссис Хантингтон уже остыл…

Вечером, ворочаясь в постели, я подумал, что за последние два дня судьба отмерила мне слишком много приключений. «Хватит, довольно, мне нужна передышка!» – взмолился я неизвестно кому. Но никто мне не ответил.


Глава 11. Первое серьезное дело

Впрочем, меня услышали. Неприятности прекратились, по крайней мере, на какое-то время. Я с головой ушел в рабочую рутину – проявлял пленку, иногда снимал что-то малозначимое. Одним словом, был на подхвате. Нинель печатала свои бесконечные вирши. Но между нами пробежала… конечно, не искра, но слабенький разряд электрофорной машины. В перерыв мы сидели в кафе друг напротив друга, и ничто вокруг для нас не существовало. Иногда я ловил завистливые взгляды официанток, впрочем, они глазели на нас совершенно зря. Мы с Нинель оставались только друзьями.

Так продолжалось до начала зимы. Все больше становилось пасмурных дней, с неба все чаще сыпал мокрый снег, который тут же таял под колесами автомобилей. Когда стало холодать, я купил себе теплую одежду – куртку на синтепоне, брюки с флисовой подкладкой, беспалые перчатки и вязаную шапку. Все черное, как моя душа. Морозы перестали быть серьезной проблемой. Да, здесь не Калифорния, но все же и не Аляска.

В такой унылый, промозглый день меня и Нинель вызвал босс.

– Ни пуха, ни пера нам обоим, – напутствовала меня журналистка. – Надеюсь, ты ничего не натворил?

– Не припоминаю. И к черту тебя вместе с твоими пожеланиями!

Ольсен ждал в своем кабинете. Напротив него, в кожаном кресле для важных посетителей, расположился Персиваль Фелпс.

– Присаживайтесь, – сказал Ольсен. – То, что я вам сейчас расскажу, не для чужих ушей. Важность информации будет для вас очевидна.

Я устроился на простом деревянном стуле у окна. Нинель села на диван у металлического шкафа. Она соединила кончики пальцев и чуть прикрыла глаза, всем своим видом давая понять, что готова внимательно слушать.

Ольсен выдержал минутную паузу, покосился на закрытую дверь и начал говорить тихо, но отчетливо:

– Всем известно, что город контролируется преступными группировками. «Быки», «Дельфины», «Медведи», «Волки» плюс куча мелочи, которую еще не поглотили и не зачистили. У каждой свой район и специализация. Понятное дело, все кланы враждуют между собой – ресурсов не так много.

Я сидел и слушал, раскрыв рот. Впервые мне вот так, буквально, рассказывали о теневой стороне мира, в котором я оказался. Значит, здесь царят беспредел и беззаконие. Но, может, все не так и скверно?

– А как же полиция? – вырвалось у меня.

Я ожидал издевки в духе «не будь наивным, мальчик», но Ольсен совершенно серьезно кивнул:

– Верное замечание. Полиция и ФБР – могучая сила. Рано или поздно правительственные агенты прижмут всех к ногтю, как в свое время Элиот Несс расправился с Аль-Капоне. Тогда гангстерам придется приспосабливаться и, возможно, выходить из тени. Но час федералов еще не пробил.

– Непонятно, при чем здесь мы – скромные журналисты и фотографы?

– Слушайте дальше. Самая крупная организация – «Дельфины». Ее члены занимаются в первую очередь тем, что связано с насилием – грабежи, разбой, заказные убийства, нападения. Наш знакомец Добрый Луиджи как раз из этой банды. Разумеется, другие кланы далеко не в восторге от существующего положения дел. Но чтобы свалить сильного конкурента, слабым группировкам надо отложить местные противоречия на потом.

Я почесал нос:

– Кажется, понимаю… Где-то назначена сходка?

– Питер, очко в твою пользу. Верно. Сходка состоится сегодня в семь вечера. Перси нужно сфотографировать ее участников для криминальной хроники. Нинель, с тебя статья!

Перси побледнел:

– Я не горю желанием окончить свои дни в океане, с привязанным к ногам рельсом.

– Риск минимальный, – Ольсен развернул нарисованный карандашом план. – Сходка назначена на площади Цветов, у проходной электротехнического завода. Там есть укромное место, куда можно незаметно пробраться.

– Оно известно и бандитам, – возразил Фелпс, разглядывая собственные ладони.

– Ошибаетесь. Сходка назначена на нейтральной территории. У гангстеров не было времени обыскать окрестности. Так, прошлись туда-сюда. Господин Фелпс, если вы боитесь, то я назначу фотографом номер один… ну, хотя бы Питера.

Перси подскочил:

– Я согласен, согласен! Мы поедем втроем…

– Вдвоем. Нинель останется здесь. Потом напишет статью по вашим докладам и фотографиям. Питер: будешь на подхвате, но все же захвати с собой камеру. На всякий случай.

Нинель умоляюще посмотрела на босса, но тот остался непреклонным:

– Тебе там нечего делать. Сиди здесь и жди возвращения наших тайных агентов. Я больше вас не задерживаю.

Я забрал план, взял карту города и спустился в лабораторию. И чем больше я изучал местность, тем больше мрачнел. К маленькой, укрытой кустами площадке, вела единственная дорога. Отступать было некуда.


Глава 12. Бандитская сходка

Ровно в шесть, когда на город опустились сумерки, мы с Фелпсом выехали на «охоту». Снег перестал идти, асфальт подсох и «Шевроле» резво покатил по улицам. Желтые, малиновые, зеленые, синие огни в занавешенных разноцветными шторами окнах качнулись и поплыли, потом побежали, неясными отсветами вспыхивая и угасая на тонированных стеклах автомобиля. На скорости ничего нельзя было разглядеть, но мысленным взором я пытался проникнуть сквозь непроницаемые занавески. Как живут люди, что они делают, где работают, чем дышат? Кто-то из них бандит, кто-то рабочий, кто-то банкир или хозяин завода. Правда, вряд ли небожители живут в одном квартале с простыми смертными, но как знать? Здесь, в незнакомом городе, все казалось чужим и странным.

Перси поставил машину на стоянку между мрачных двухэтажных домов с потемневшими от времени стенами – временным жильем сменных рабочих. Никто не обратил внимания на шум мотора. Потом мы осторожно пробрались через березовую рощу к маленькому пятачку, скрытому зарослями кустов. На земле валялись использованные резиновые изделия – очевидно, летом площадка служила прибежищем для влюбленных пар. Но сейчас не нашлось желающих отморозить себе заднее место.

Я раздвинул ветки и, едва дыша, выглянул. Освещенная фонарями площадь Цветов просматривалась отсюда от улицы до улицы. Отличное место для снайпера или фотографа. Очень странно, что бандиты не прочесали здесь каждый переулок.

Заводские ворота поблескивали чуть в стороне. Два крытых фургона преграждали путь любому, кто попытается помешать переговорам. Потом, выпустив клуб дыма, грузовики сдвинулись с места и на середине площади выстроились полукругом несколько дорогих автомобилей. Из них выбрались люди в невзрачных пиджаках. Бойцы, вооруженные армейскими карабинами, заняли периметр. Короткое рукопожатие, и сходка началась.

Перси побелел от страха. Он едва не перегрыз ремешок своей камеры, пальцы скребли кожаный футляр.

– Соберитесь, – прошептал я. – Делайте свою работу. Считайте, что вы на званом приеме в городской ратуше.

Я прикинул экспозицию, установил объектив на бесконечность, взвел и спустил затвор. Негромкий щелчок показался выстрелом из пушки. На всякий случай я сделал еще несколько кадров.

Только тогда Фелпс взял себя в руки. Он поднес камеру к глазам и нажал на кнопку. Пружинный механизм сработал автоматически – фотоаппарат затрещал и тут же смолк. И еще раз.

– Все, – выдохнул Фелпс, застегивая футляр. – Уходим.

Мы рванули туда, где меж домов сочился желтый свет городской улицы. Ветви больно хлестали по лицу, царапали руки, цеплялись за куртку, но лишь замедлили наше поспешное отступление.

Казалось, наш «спринтерский марафон» никогда не кончится. Мы успели пробежать больше половины дорожки, как чей-то огромный силуэт заслонил собой близкие фонари. Перед нами, словно из-под земли, вырос настоящий гигант. Таких людей я еще никогда не видел – он был настолько выше Фелпса, насколько Фелпс выше меня. Этот человекоподобный Кинг-Конг поигрывал бейсбольной битой, и в его могучих лапищах она казалась едва ли не зубочисткой. Зачем ему оружие? Он раскрошит череп голыми руками!

К моему изумлению, Перси отреагировал мгновенно. Фотограф бросился под ноги великану и в подкате сбил его с ног. Тот замычал, потом заревел и в ярости переломил биту пополам. Очевидно, гигант был из тех глухонемых, которым природа компенсировала недуг невероятной физической мощью. Фелпс вскочил на ноги, схватил меня за куртку и вытолкнул на тропинку. Мы, отчаянно спасая свои жизни, бросились к проему между домами. А позади удары тяжелых ботинок сотрясали землю.

Я быстро глянул через плечо: наш преследователь отставал, но Фелпс не мог за мной угнаться. С вытаращенными от ужаса глазами он плелся немного впереди глухонемого гиганта. И все же мы бы убежали, если бы Перси не споткнулся. Он полетел кувырком и растянулся на мерзлой земле.

Глухонемой победно взревел и занес кулак размером с дыню над головой несчастного фотографа. Губы человека-монстра скривились в сладострастной ухмылке. Перси посмотрел на меня обреченным, полным мольбы взглядом. «Сделай же что-нибудь!» – мысленно кричал он. Я остановился и обернулся. В самом деле, пешком отсюда не удрать – наверняка на вопль глухонемого сюда уже спешат головорезы с площади. И даже если бы я умел водить машину, ключей-то у меня нет! Да черт с ним, с насилием! Может, спишут на самооборону?

За ту секунду, что подарила мне судьба, я успел сделать многое. Выхватил «Баярд», сдвинул предохранитель, прицелился и нажал на спусковой крючок. То, что произошло, поразило меня как разряд фантастического бластера.

Пламя вырвалось из ствола на два фута. Звук выстрела был похож, скорее, на грохот крупнокалиберной винтовки, чем на хлопок пистолета тридцать второго калибра. Глухонемого великана разорвало пополам – ноги упали на тропинку отдельно от туловища. С шипением, точно змеи, выползли из растерзанного брюха изуродованные внутренности.

– Вот это ружьишко, – сказал я сам себе и огляделся по сторонам в поисках неизвестного стрелка. Никого. Вокруг пусто, как на кладбище в рождественскую ночь.

Значит, весь этот ужас устроил мой «Баярд»? Очевидно. Тогда чем же снаряжены патроны тети Эдны? Но времени на пустые вопросы не осталось. Я помог подняться Фелпсу, вымазанному с ног до головы кровью гиганта. Перси мельком глянул на мертвеца, позеленел и согнулся в приступе неукротимой рвоты. Спокойно, без суеты, я сунул пистолет в карман, достал камеру и невозмутимо сфотографировал останки.

На безымянном пальце убитого оскалился золотой череп с крохотными бриллиантами, зловеще сверкающими в мертвых глазницах. Я не без труда снял перстень, потер его о рукав и положил в карман. К этому времени Перси немного пришел в себя.

– Так у тебя был пистолет? Никогда бы не подумал.

Я кивнул и потянул фотографа за собой. Мы выскочили на освещенную улицу и бросились к машине.

– Только не включайте фары! – крикнул я на бегу.

Перси открыл дверь и плюхнулся на водительское сиденье. Я сел рядом. Фелпс попал ключом в замок только с третьего раза. Взревел мотор, и «Шевроле» рванул прямо по улице. Мы промчались три квартала, и только тогда со стороны площади донеслись выстрелы, быстро переходящие в беспорядочную пальбу. За нами никто не гнался, но все равно Перси зажег фары, только когда свернул на Парк-Авеню. Почему-то он повел машину в противоположную от редакции сторону.

– Домой надо, – пояснил фотограф. – Переодеться. Не могу же я показаться на глаза боссу в таком виде. Придется ему подождать. Все равно мы успеем дать материал только в утренний номер.

Перси достал из перчаточного ящика салфетку и вытер руль. На бумаге остались бурые следы.

Фелпс жил в двухэтажном особняке далеко за конечной остановкой трамвая. Он оставил меня в просторной, с широкими окнами, гостиной, а сам скрылся за дверью ванной. Зато ко мне тут же прицепилась подвижная девочка с золотыми кудряшками, перевязанными розовой лентой.

– А вы папин друг? – с детской непосредственностью спросила она.

– Скорее, враг, – честно ответил я.

Девочка засмеялась:

– Нет, папа бы тогда вас выгнал.

– Ну, я как минимум конкурент твоему папе. Работаю с ним в редакции. Фотографом.

– А! Привет, коллега! – девчушка достала игрушечную камеру, щелкнула кнопкой и вновь залилась смехом.

Я показал девочке язык. Она хихикнула и в ответ высунула свой. Похоже, ей стало весело, что взрослый дядя ведет себя как ребенок. С минуту мы то и дело дразнились, а потом из ванной, растирая голову полотенцем, вышел Перси в домашнем халате и тапочках.

– Лиза, ты снова пристаешь к гостям? Ну-ка быстро в свою комнату! – фотограф сказал это не терпящим возражений тоном.

Девочка обиженно надула губы, но строгий приказ выполнила без капризов. Правда, кроха мстительно хлопнула дверью, выставляя напоказ испорченное настроение.

– Может, не стоило так жестко?

– Да Лизка на голову залезет, если ее не приструнить. Старшенький спит давно, а ее разве уложишь?

Фелпс поднялся на второй этаж. Лиза тут же приоткрыла дверь своей комнаты. И снова мы начали переглядываться, показывая друг другу языки. И снова нас оборвал строгий отец. Но напоследок я все же показал язык маленькой проказнице.

***

Босс и Нинель терпеливо ждали нас в фотолаборатории. Никто из них не спросил, почему мы задержались. Всех интересовало только дело. Фелпс, в новой рубашке и пиджаке устроился на диване, я же закрылся в проявочной. Все, что происходило снаружи, было прекрасно слышно. Дверь же свето-, но не звуконепроницаемая.

Несколько секунд я напряженно размышлял. Снимать пришлось с недодержкой, значит, нужно поднять чувствительность пленки. Придется проявлять чуть дольше, главное не затянуть, иначе – вуаль. А это все – прощай, карьера…

– Больше я не подписываюсь на такую работу, – произнес Фелпс с истерическими нотками в голосе. Видимо, нервное напряжение только сейчас дало о себе знать. – Можете меня уволить! Это Блейку все равно. Он как танк! Его что, все это не касается? Питер, а? У меня двое детей, между прочим!

– Выпейте кофе и успокойтесь, – босс говорил мягко, словно убаюкивал собеседника. – Обещаю, впредь будете освещать только светские рауты и жизнь бомонда.

С минуту Перси звучно прихлебывал из кружки. Потом Ольсен сказал:

– Расскажите нам все, господин Фелпс. И с подробностями. Нинель ждет.

Перси закончил свою речь как раз когда я промыл пленки и залил бачки свежим закрепителем. Теперь я мог выйти, что называется, к людям.

– Вы закончили, Блейк? – тут же спросил Ольсен.

– Нет, нужно, чтобы фиксаж отработал. Десять минут еще.

– Тогда выкладывайте, что произошло. Наша королева пишущей машинки потом скомпилирует.

Я, в свою очередь, поделился своей точкой зрения. Правда, мне пришлось прерваться, чтобы слить фиксаж, промыть пленки и повесить их сушиться. Нинель слушала меня, высунув язык. Тонкие пальцы, торчащие из раструбов длинных рукавов, едва подрагивали на клавишах пишущей машинки. Фелпс кривился и рассматривал собственные холеные руки – очевидно, заново переживал опасное приключение. Ольсен положил грубые ладони на колени и прищурился. Когда я произнес: «Все» – босс словно очнулся.

– Что ж, Нинель! Пишите заголовок! Попытка преступных группировок договориться привела к перестрелке. Погибли несколько бандитов, включая глухонемого палача, известного под именем Малыш Билли.

– Откуда вы все это знаете? – вырвалось у меня.

– Ты сам слышал пальбу. А как ты считаешь, Блейк, когда бандиты нашли труп Билли, они затеяли расследование вроде полицейского? В этой среде другие методы.

Загрохотала пишущая машинка. Я вернулся в проявочную, отпечатал несколько снимков и предъявил их Ольсену. Увидев изуродованный труп глухонемого Билли, шеф в буквальном смысле схватился за голову:

– Вы что? Это в печать нельзя! Гангстеры сразу просекут, кто завалил палача. И тогда готовь некрологи!

– А кто сфотографировал их сходку, они не просекут?

– Мы же не полные идиоты. Или ты считаешь, что под снимком будет гордо красоваться подпись: авторы – Питер Блейк и Персиваль Фелпс? Разумеется, я напишу, что снимок анонимно предоставлен местным жителем. Да о том, что журналисты влезут куда угодно и без мыла, бандиты и так знают. Но фото мертвого тела – однозначный приговор нам всем. Нинель! Ни слова об убийстве!

– Ясно, босс! – буркнула под нос журналистка, не отрываясь от пишущей машинки.

Ольсен приготовил всем кофе, нарезал бутерброды с сыром и открыл банку шпрот.

– Угощайтесь. Сегодня мы все поработали на славу, – в голосе босса не было ни капли пафоса. Лишь констатация факта. – Питер, тебе что, наплевать на собственную жизнь?

– Я боюсь перехода. Он зачастую болезненный. Что будет там, меня не пугает. Да и вообще, все, что произошло – не со мной.

– Интересная философия, – шеф подошел к раковине, вымыл и тщательно вытер стакан. – Что ж. Завтра отдыхайте. Отсыпайтесь после сверхурочных.

– Я отвезу всех домой, – сказал Фелпс, отставив пустую чашку. – Собирайтесь.

Уже в машине я взял Нинель за руку:

– Приглашаю завтра в темное место, где много перепуганных людей!

– На дневной сеанс? Завтра в «Парамаунте» вестерн «Бутч Кэссиди и Сандэнс Кид». Лучший фильм в мире. Герои прорываются на свободу с револьверами в руках!

– «Бутч Кэссиди и Сандэнс Кид»? Никогда не слышал. Я думал, мы пойдем на премьеру «Зомби-демоны в космосе».

Нинель на секунду сникла и убрала руку. Потом неуверенно предложила:

– Давай… монетку подбросим?

– Вот еще. У меня хватит денег на два сеанса. Гулять так гулять!

Нинель схватила меня за уши, привлекла к себе и поцеловала. От нее едва уловимо пахло дорогими духами и, почему-то, чернилами.

В тот вечер я, к неудовольствию тети Эдны, не стал ужинать. Почистил, перезарядил пистолет и лег в постель. Уснул я почти мгновенно.


Глава 13. Два сеанса

Нинель встретила меня у своего дома. Она, словно маленькая девочка, с хрустом топтала молодой ледок. Время только перевалило за полдень, и негреющее солнце ярко сверкало на трамвайных рельсах. Скучный асфальт припорошил легкий снег. Улица казалась картиной, нарисованной влюбленным художником.

– Выспалась? – я приветствовал напарницу глупым вопросом. На самом деле мне просто было неловко. Я уже забыл, когда в последний раз гулял с девушкой по улице.

– Кое-как… Ты знаешь, если бы тебя убили, я бы, наверное, сошла с ума. Все, кто работал со мной раньше – полные уроды. Ты первый не смеешься над моим прикидом.

Я прищурился и мысленно оценил на четыре балла длинную коричневую куртку, брюки и замшевую шапку с помпоном.

– Не вижу в твоей одежде ничего странного. Тебе не кажется, что надо было взять с собой Фелпса, – я поспешил перевести стрелки на коллегу.

– Зачем?

– Он мне понравился, как личный шофер.

Смех Нинель зазвенел колокольчиком. Журналистка показала на фотоаппарат у меня на груди:

– Без работы как без рук? Надеешься на хороший материал? Смотри, Перси не дремлет!

– Лучше дома сидеть, чем выйти на улицу без камеры. У меня такое правило.

Нинель выразительно пожала плечами: делай что хочешь, лишь бы мне это не мешало.

Издали донесся перестук колес. Трамвай, чуть переваливаясь сбоку на бок, подкатил к остановке и, скрипнув тормозами, остановился. Я бросился к двери.

– Это не тот! – Нинель схватила меня за руку. – Четверка, а нам нужен шестнадцатый. До издательства все равно, на чем ехать, но четверка идет прямо, а шестнадцатый сворачивает у ратуши.

Я поднял руки: сдаюсь! Трамвай вздохнул, отпуская тормоза, и тронулся, резво набирая ход. А за ним к остановке приближался следующий вагон – с номером шестнадцать в окошке над кабиной. Теперь Нинель сама потянула меня внутрь.

Как и сказала моя боевая подруга, у ратуши трамвай повернул на обсаженную тополями улицу. Всего одна остановка, и я увидел гранитное здание с колоннами, похожее, скорее, на музей, чем на кинотеатр. Над входом горела, сверкала и переливалась разноцветным неоном вывеска «Парамаунт».

Я галантно пропустил Нинель вперед и вслед за ней вошел в фойе и остановился. После яркого солнца приглушенный свет ламп показался непроглядным мраком. Только постояв минуту с закрытыми глазами, я начал хоть что-то различать сквозь безумное мельтешение колец и вспышек. Моя спутница сняла очки и, часто моргая, усиленно терла их носовым платком.

– Что желаете? – кассир расплылся в улыбке.

Я внимательно изучил расписание.

– Вестерн. Ближайший сеанс.

– Сожалею, но все билеты распроданы. Попытайте счастья у распространителя. Только я вам ничего не говорил.

Я подошел к мужчине, отирающемуся у входа. На его губах застыла очаровательная улыбка. Такому просто хотелось отдать деньги. Все.

– Липпи Салливан, – он снял жестом невидимую шляпу. – Я слыхал о вашей проблеме. Краем уха. Готов помочь. У меня остались два билета на «Бутча». Сами понимаете, мои услуги требуют… гм… возмещения понесенных расходов.

Я, конечно, изрядно переплатил, зато уже через пять минут мы с Нинель удобно устроились в партере прямо перед экраном и потягивали из картонных стаканчиков колу. Липпи оказался честным малым: он обманывал в цене, а не в товаре. Места оказались отменные, разве что мешало постоянное шуршание пакетов и хруст попкорна. В следующий раз надо попросить Перси, чтобы отвез нас в кинотеатр под открытым небом.

Фильм привел меня в восторг. Перестрелки, погони, насквозь пропыленная романтика разбойной жизни, жаркая страсть, актеры – звезды первой величины, на этот раз у киношников получился настоящий шедевр. Когда под песню о дожде Кид начал самоуверенно демонстрировать Этте Плейс велосипедное родео, я захлопал в ладоши и не удержался от комментария:

– Да… В те времена у влюбленных было немного развлечений.

Нинель тут же впилась мне в шею острыми коготками, и я засунул язык подальше за зубы. Лучше не злить подругу, не то она выпустит из меня всю кровь! Женщины непредсказуемы и опасны. Поэтому до конца фильма я не произнес ни звука.

Второй раз я рискнул открыть рот в самом конце, когда по экрану бежали титры:

– Странно. Почему Бутч держит в правой руке револьвер с четырехдюймовым стволом, а в левой – с пятидюймовым? Он же не левша. Логичней наоборот.

– Потому что он ранен в эту руку, – ответила Нинель, поднимаясь с кресла. – Откуда ты знаешь столько об оружии?

Я взял ее под руку, и мы вышли в фойе.

– Отцовское воспитание. Он считал, что если мужчина не умеет стрелять, он не достоин называться мужчиной.

Нинель скромно промолчала. Я мысленно записал ей это в плюс и снова направился к кассе.

– Зомби-демоны? – на лице кассира появилась ехидная ухмылка. – Свободных мест полно. Выбирайте, что по вкусу.

– Мороженое!

– Простите?

– Я говорю, теперь мы вместо колы и попкорна будем есть… и пить мороженое. Два места для поцелуев, пожалуйста.

Я расплатился, и мы с Нинель прошли в зрительный зал со светящейся цифрой «два» над входом. Он оказался поменьше размером и казался пустым – занято было всего треть мест. Наверное, фильм о зомби-демонах опередил свое время.

Едва погасли лампы, и на экране поплыли отделанные пластиком коридоры звездолета, я уронил стаканчик с мороженым. Но когда я его подобрал, все вокруг изменилось. Вместо зрительного зала передо мной был склад со стеллажами, а на тумбочке охранника лежал пояс-патронташ и кобура с револьвером «Кольт» с четырехдюймовым стволом. Точь-в-точь, как у Бутча Кэссиди. Я с минуту колебался, взял оружие и вышел в коридор. Из темноты показалась костлявая фигура. Я встретился взглядом с бессмысленными белыми глазами, взвел курок и нажал на спуск. Зомби-демон рухнул на пол.

За поворотом я встретил еще одного монстра и разделался с ним так же, как и с первым. На двух новых зомби-демонов у меня ушло четыре пули, и я остановился перезарядить револьвер. Выбил шомполом стреляные гильзы и по одному вставил в пустые каморы новые патроны. Уроки отца не прошли даром: на все у меня ушло не больше двадцати секунд.

Батарея налобного фонаря понемногу садилась. Свет лампы пожелтел, потом погас совсем. Где-то впереди журчала вода. Сзади раздался знакомый шорох. Я бросился бежать и провалился в бездну. По лицу чувствительно били то ли жесткие листья, то ли упругие ветви скрытых во мраке растений. Чей-то крик донесся издалека. Сверкнула вспышка и я увидел над собой знакомое лицо в круглых, как иллюминаторы, очках.

– Да очнись ты! – Нинель, что есть силы, лупила меня по щекам.

Она сняла очки. Тушь расплылась и потекла по щекам темно-коричневыми струйками. Лицо стало беспомощным и мне снова захотелось обнять несчастную девушку. Но руки и ноги не слушались.

Только теперь я увидел, что экран погас, а зрители почему-то собрались вокруг меня. Жаль, что от сочувственных взглядов нельзя увернуться, как от пуль. Кто-то поднес к моему лицу платок, смоченный нашатырным спиртом, и от резкого запаха я чуть не подскочил до потолка.

– Хватит! Я в порядке… Вырубился. Заснул, наверное.

– Нет. Ты исчез, а потом появился. Мертвый. Почти…

– Да нет же. Я не отрывался от экрана. Зомби-демоны, подземелье, револьвер.

– В кино, кроме межзвездной станции, ничего нет. Это сбой. Какой-то баг… Я разберусь, обязательно! – Нинель надела очки и прикрыла рукой рот, словно сболтнула лишнего.

– Помоги мне, пожалуйста.

Я поднялся, опираясь на руку журналистки. Какой-то весельчак выкрикнул:

– Что, подруга? Заездила жеребца?

Я обшарил злобным взглядом кучку зевак. Никто не встретился со мной глазами, никто не захотел вызвать меня на дуэль, как в старые добрые времена. Тогда я мстительно взял журналистку под локоток, и мы с гордо поднятыми головами покинули кинотеатр. Мы еще не знали, что нам предстоит новое испытание.

***

Пока мы наслаждались зрелищами, попкорном и мороженым, на город опустились сумерки. Стало темно. Вдоль улицы задувал холодный ветер. Нинель потащила меня по освещенной аллее через заснеженный сквер.

– Так мы выйдем прямо на Парк-Авеню. У кинотеатра мы будем ждать трамвая до завтрашнего утра.

Цепочка огней обрывалась на середине нашего пути: кто-то разбил несколько ламп. К сожалению, я не обратил внимания на этот зловещий знак и самоуверенно пошел вперед. Журналистка меня не остановила.

Когда мы были в самой середине темного провала, Нинель сдавленно ахнула и остановилась. Я по инерции сделал несколько шагов, обернулся и застыл, словно меня облили ледяной водой.

Маленький, невзрачный, но от того не менее жуткий человек держал у горла Нинель нож, обхватив сзади ее талию другой рукой. Нинель сжалась и вцепилась пальцами в запястье грабителю. Из тьмы шагнули еще два типа с лицами, замотанными шарфами.

– Не вздумай пошевелиться, не то у твоей дамы на шее появится еще один рот, – бесцветным голосом сказал бандит повыше ростом. Очевидно, главарь. – И держи руки так, чтобы я их видел.

Разумеется, я не собирался глупить. На собственную жизнь мне было наплевать, но Нинель, чистая душа, не заслуживала страшной участи. И я стоял неподвижно, словно меня заморозили жидким азотом.

Номер три ловко обшарил меня с ног до головы. Бумажник и фотоаппарат перекочевали в руки главарю. Последним из кармана куртки грабитель выудил золотой перстень в форме черепа. Блеснули вставленные в глазницы бриллианты. Бандит вздрогнул, словно его укололи иголкой. Подельники обменялись многозначительными взглядами. Главарь тут же, без слов, вернул добычу. Номер два убрал нож в карман и слегка толкнул Нинель в спину.

– Предупреждать надо, – мрачно произнес главарь. – Обошлось бы без непоняток.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/maksimilian-borisovich-zhirnov/trinadcataya-zhertva/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения